Возмездие
Шрифт:
Приходится признать, что во всем виноват он сам. Не было никакой необходимости лично присутствовать при проведении эксперимента. Он мог оставаться в безопасности в своем штабе и регулярно получать все нужные сведения. Но он хотел видеть мучения Грейсона. Жажда мести возобладала над здравым смыслом, и в результате он лишь чудом избежал смерти.
Осознать все это было не очень приятно, но Призрак не был бы самим собой, если бы не умел смотреть правде в глаза. Больше он не допустит подобных ошибок. И не станет наказывать своего лучшего агента за действия, которые сам же спровоцировал.
— Эта операция слишком хорошо спланирована, чтобы оказаться одиночным ударом, — обратился он к Каю Лэнгу. — Узнай по секретному каналу, какие еще объекты мы потеряли.
Первым делом нужно разобраться в ситуации, подсчитать потери, определить, какие силы остались в его распоряжении. И уже потом вернуться к проблеме пленника.
Его нельзя оставлять в живых. И дело уже не в мести. Грейсон превратился в монстра, омерзительное чудовище. Он стал воплощением Жнеца и вдобавок оказался на свободе. Нужно спасать от него человечество.
ГЛАВА ОДИННАДЦАТАЯ
Грейсон проснулся от воя сирены. Точнее говоря, его обострившиеся чувства уловили раздающийся откуда-то из-за стены звук, и Жнецы, управляющие его телом, заставили своего пленника сесть и открыть глаза.
Он отчетливо все видел и слышал — синтетические синапсы исправно передавали сигналы в головной мозг. Ощущал температуру воздуха, холодившего его кожу. Запах несмытого пота забивал ноздри. Даже вкусовые рецепторы обрели невероятную чувствительность: острый соус из солдатских пайков, которыми он ночью набивал себе желудок, до сих пор щипал язык.
Однако Грейсон воспринимал окружающее хоть и полностью, но как-то отстраненно, словно вся информация сначала фильтровалась, а потом уже поступала к нему. И это не был знакомый и приятный наркотический туман, организм уже очистился от последней принятой дозы. Это что-то другое. Как будто его сознание вышло из равновесия, прервалась непостижимая связь между внешним и внутренним мирами.
Вероятно, так Жнецы показывали свое недовольство, предупреждали Грейсона. Он почувствовал, как сильнее забилось сердце, адреналин начал поступать в кровь. Эта инстинктивная стрессовая реакция вселила в него надежду. Он ведь сам, собственным страхом, ее вызвал. И если его эмоциональное состояние может как-то влиять на организм, значит, не все еще потеряно.
Он попытался вернуть контроль, и схватка с чужаками заставила его на время позабыть о доносящихся издалека звуках другой битвы. Он продолжал борьбу, но и Жнецы не собирались уступать. Они чувствовали его сопротивление, так же как и он ощущал теперь их присутствие гораздо глубже и сильнее, чем раньше.
Испугавшись, Грейсон попытался разорвать эту связь, наполнив свой разум самыми грубыми, примитивными эмоциями: страхом, ненавистью, отчаянием. Он надеялся с их помощью разрушить или ослабить зависимость от механизмов, управляющих им с другого края Галактики, но очень быстро убедился в своем бессилии.
У Пола не было действенного оружия против них, а у Жнецов оно имелось: тысячи раскаленных игл вонзились в его мозг, и казалось, он вот-вот лопнет. Невыносимая боль вынудила Грейсона немедленно бросить всякие попытки освободиться.
Однако победа Жнецов не была абсолютной. Грейсон не молча сносил эту пытку, а все-таки издал ясно различимый стон, еще раз убедившись, что контроль над ним не полный. Но память о перенесенной боли была слишком свежа, чтобы продолжать сопротивление. Во всяком случае, не сейчас. Наоборот, его сознание спряталось где-то глубоко внутри и решило пока не вмешиваться.
Опустившись до уровня стороннего наблюдателя, он следил за тем, как Жнецы подвели его тело к двери и заставили прислониться к ней ухом. Стараниями чужаков его слух обострился настолько, что Пол различил за непрекращающимся воем сирены другие звуки. Крики и выстрелы звучали повсюду — и вдали, и возле самой двери, время от времени к ним добавлялись еще и взрывы. Жнецы вбирали в себя все, отчаянно нуждаясь в звуковой информации, которая позволила бы им хоть приблизительно представить, что происходит.
Грейсон тоже не знал, что творится снаружи. У него были кое-какие соображения, но он не стал их детально продумывать. Вряд ли Жнецы способны читать его мысли, но рисковать он не хотел.
В таком положении — с вывернутой шеей и прислоненным к двери ухом — его продержали несколько минут, то ли не замечая неудобства позы, то ли просто не очень переживая по этому поводу. Вскоре у него начало сводить мышцы, и Грейсон мысленно проклял несправедливость, по которой он, не владея собственным телом, все-таки должен испытывать боль вместе с ним.
Стрельба тем временем начинала стихать и вскоре совсем прекратилась. Он услышал шаги приближающейся к двери группы людей. Через мгновение кто-то уже возился с входным замком.
Пол подумал, что Жнецы, вероятно, решат прорываться на свободу, когда дверь откроется.
Ноги его напряглись, пока хозяева обдумывали решение, а потом внезапно стало спокойно. Он отступил на шаг назад, чтобы те, кто войдет в камеру, не сразу наткнулись на него.
Грейсон внимательно следил за каждым движением своего тела. Только так он мог изучить врага, определить его уязвимые места. И это простое действие — всего лишь один шаг — многое рассказало ему о Жнецах. Они не поддавались внезапным порывам, полагаясь на холодную, непоколебимую логику, высчитывая наиболее благоприятный выход из любой ситуации. И почти всегда они выбирали осторожность и терпение.
За открывшейся дверью стояли трое тяжеловооруженных турианцев. Увидев его, они дружно отступили назад и вскинули оружие.
Грейсон, должно быть, выглядел ужасно. Его выбритый череп опять зарос щетиной. Лицо закрывала неряшливая, всклокоченная борода. Но он знал, что не этим напугал гостей. Он был абсолютно голый, и синтетические включения ясно просвечивали сквозь кожу. Наверное, его уже нельзя было принять за человека.
— Кто ты такой? — спросил один из вошедших.
Судя по голосу, это определенно была женщина. Длинный белый шрам, заметный даже под шлемом, пересекал ее лицо с темно-красной татуировкой.