Возможности любовного романа
Шрифт:
Мы спустились в парк по лестнице внутри крепостной стены – скорее даже не лестнице, а зловонному проходу с разбитыми ступеньками, стены которого были в несколько слоев покрыты граффити. Лучше згореть, чем угаснуть, – робким фломастером процитировал кто-то Курта Кобейна, но какая-то прилежная студентка богемистики безжалостно прокляла это несчастное “з” корректорским значком и надписала сверху “с”, так что экзистенциальный возглас превратился в упражнение на правописание, а подающий надежды альтернативщик – в безграмотного балбеса. Помимо граффити, стены были усыпаны предложениями разнообразных эротических услуг с номерами телефонов, и у меня в который раз за день мелькнул в голове вопрос, переспим ли мы сегодня с Ниной. Этого до сих пор
Для меня секс никогда не был чем-то само собой разумеющимся, в моей кабине управления не была подключена функция автопилота. Как будущий социолог я провел глубинные интервью со своими сокурсниками по Академии музыкальных и сценических искусств и факультету социологии и в итоге выяснил, что существует два типа мужчин. Первых притягивают любые женщины – просто потому, что это женщины и у каждой между ног таится одно и то же. И именно поэтому мужчины второго типа выбирают женщину, исходя из того, чем она отличается от остальных. Я явно принадлежал ко второму типу, всякий раз выбирая слишком тщательно. Одна девушка как-то сказала мне, что у меня в штанах привередливый нос. “Страшно подумать, что у меня тогда на лице”, – ответил я, чтобы хоть немного спасти ситуацию. Да что уж там говорить, новая мужественность – концепт, конечно, симпатичный, но он не всегда избавляет от чувства вины тех, кто не трахает сразу все, что движется.
Мы прошли через парк, где Нина показала мне свои любимые места и привычный маршрут пробежек. Голод заставил нас вернуться в центр. Мы купили пиццу и вина, отправились на уютную площадь рядом с домом Нины и уселись в тени лип на ступени у подножья статуи святого Флориана.
– Схожу-ка я за бокалами, – сообразила Нина. – Тарелки принести?
– Из коробки поедим.
Она вернулась с двумя пузатыми бокалами, и в каждый из них я налил из пластиковой бутылки густого кагора, который в то время почему-то полюбил. Мы с Ниной чокнулись.
– Компотик, – поморщилась она.
– Ты лучше пиццу ешь, пока она не остыла.
– Мне кажется, я твоим кагором наемся. В следующий раз вино выбираю я.
– Ну не можешь же ты выбирать и вино, и пиццу, – возразил я, отделяя первый кусочек.
– Почему? Ведь раньше-то могла.
– Вот как? Значит, раньше могла? – весело переспросил я. – В таком же духе Шопенгауэр рассуждал о женитьбе, мол, ему непонятно, зачем удваивать свои обязанности и делиться правами.
– Ну, что-то в этом есть.
– Тогда тебе нужно знать продолжение.
– Какое?
– Что самым близким существом для него был пудель.
– Пуделей я не очень, это правда. Но все-таки лучше пудель, чем муж, – подытожила Нина. – Ладно, в следующий раз я выбираю вино, а ты пиццу. Пойдет?
– В любом случае пиццу ты сегодня выбрала правильную.
– Значит, в следующий раз ты можешь выбрать такую же! – воскликнула Нина победоносно, пытаясь оторвать кусочек, за которым тянулись ниточки сыра. – То есть ты и Шопенгауэра читал? Кажется, ты еще забористей, чем это вино.
– Ну, “Мир как волю и представление” вряд ли стоит брать с собой на море. Но у Шопенгауэра есть симпатичная книга о писательстве [33] – вот ее я люблю.
– Шопенгауэр меня не особо интересует. А у тебя как с писательством?
– В каком смысле?
– Ну, например, когда ты начал писать? Не знаю… расскажи мне наконец что-нибудь о себе.
Когда я начал писать? Мама раньше работала секретаршей в финансовом отделе Высшей сельскохозяйственной школы, и у нее в кабинете стояла электронная печатная машинка, такой промежуточный вариант между пишущей машинкой и текстовым редактором: каждая строка сначала отображалась на дисплее, чтобы можно было исправить ошибки, а потом быстро отпечатывалась на бумаге. Мне тогда было лет пять, и меня так и тянуло к этому устройству – наверное потому, что папа дома часами просиживал за чем-то похожим. В общем, когда мама брала меня с собой на работу, я забирался с коленями на стул и бил по клавишам до тех пор, пока не получалась густо исписанная страница. Правда, в то время я путал слова “бульон”
33
Но у Шопенгауэра есть симпатичная книга о писательстве… – Имеется в виду книга “О писательстве и о слоге” (вышла по-русски в переводе Дмитрия Цертелева).
– Кстати, у тебя все губы красные от вина. Мне облизать их, или ты сам?
А потом, в третьем классе, я написал сочинение, и учитель собственноручно снял с него машинописные копии, чтобы раздать их всем моим одноклассникам. Это было чистой воды подражание “Дюне” Фрэнка Герберта, которой я тогда зачитывался. У меня действие происходило на какой-то пустынной планете, где летали орнитоптеры, ну и все в таком духе. Научной фантастикой я увлекался лет с девяти и до тринадцати, не понимая, о чем еще можно писать в книжках, если не о чем-то сверхъестественном. У меня в голове не укладывалось, как автор может описывать обычную повседневность. Но однажды я взял у папы книжку Ирвина Шоу и прочел рассказ о парне, который влюбился в продавщицу книжного магазина. Или наоборот – точно не помню. В любом случае больше я к научной фантастике не прикасался, меня как отрубило. И я уже наоборот не мог понять, зачем читать об инопланетянах, если вокруг живые люди.
– Я подмерзаю, – сообщила Нина. – Знаешь, что: тут бар за углом, давай там чего-нибудь выпьем.
Мы выбросили коробку из-под пиццы в синий контейнер; собственно, это был не столько контейнер для бумаги, сколько для таких вот коробок – студенческий город, что поделаешь. Мы отнесли бокалы к Нине на кухню и, выйдя на улицу через черный ход, сразу уткнулись в красную дверь бара “Ось”, увенчанную неоновой рекламой рома “Гавана Клаб”.
– Ты можешь спускаться сюда прямо в пижаме, – заметил я.
– В ночной рубашке. Не бойся, ту свою дурацкую пижаму я уже выбросила.
Мы сошли по ступенькам и оказались в каменном полуподвале с бетонным полом. За высокими барными столиками сидело несколько компаний, из динамиков звучала карибская музыка, а в дальнем зале не обошлось и без пальмы на стене. В меню был один сплошной секс: “Секс с капитаном” на основе рома со специями, “Дикий секс”, неизбежный “Секс на пляже”, явно летний “Секс у стены и поцелуи”, вполне сносный “Оргазм”, а вот шот “Сперма” с ванильным ликером, ирландским ликером “Кэроланс” и гренадином нам показался уже перебором. Мы решили, что после крепленого вина стоит быть поаккуратнее и не экспериментировать с такими ингредиентами, как яичный белок, клубничный джем или греческий йогурт. В итоге мы остановились на классике: Нина заказала “Маргариту”, а я – “Негрони”.
– Ты читала когда-нибудь фэнтези или научную фантастику?
– Я? Я не могла оторваться от “Пеппи Длинныйчулок”, в детстве это был мой любимый персонаж. Знаешь, она была такая сильная, ловкая, легко обставляла взрослых, которые пытались ее опекать, и жила вместе с лошадью и обезьяной. А когда я выросла из “Пеппи”, то сразу же перескочила на “Дневник” Юрачека [34] . Его хватило почти на год, потом я уже могла читать что угодно.
– А как ты пришла к Юрачеку?
34
…сразу же перескочила на “Дневник” Юрачека. – Павел Юрачек (1935–1989) – чешский кинорежиссер (“Кариатида”, “Каждый молодой человек”, “Дело для начинающего палача”), сценарист и прозаик, представитель чехословацкой новой волны. Дневниковые записи Юрачека, относящиеся к 1959–1974 годам, были впервые изданы в виде книги в 2003 году.