Вознесение черной орхидеи
Шрифт:
– Юлька! Черт, я ночь не спала, ждала твоего приезда! Да ты улыбаешься! Все прошло?
Я бросила на нее предупредительный взгляд, призывая к молчанию, но, слава богу, мать не придала значения ее словам. Это единственная трезвая мысль, которая успела посетить мою голову перед ее появлением – в следующий момент я вскочила, опрокинув стул, и повисла на шее лучшей подруги, испытав всплеск неудержимого эйфорического восторга от ее присутствия!
– Ленка!
– Юля, крашеная сучка, я тебя когда-нибудь прибью за столь долгое отсутствие, клянусь! – В этом вся Лена, импульсивная, преданная и несгибаемая никакими ударами жизни. – Вау, вот это прикид! Я точно тебя покусаю, ты специально так похудела,
Я практически ее не слышала – прижималась, со смехом уворачиваясь от дружественных поцелуйчиков лишь затем, чтобы выстрелить такими в ответ, и угольно-серая пелена отголосков боли и недавнего страдания разжимала цепкие костлявые пальцы, не в силах запретить рвать в клочья собственные флаги новому ветру цвета самого солнца, которое теперь имело возможность согревать своими лучами без каких-либо препятствий. Словно невидимый бронежилет, сотканный из воли и любви уравновешенного ангела-подруги, сел второй кожей, новым экзоскелетом, прогоняя прочь все то, о чем сейчас не стоило вспоминать и переживать снова и снова. Я была в кругу семьи. В кругу людей, которые умели любить бескорыстно, искренне и не ради себя со своими низменными целями в угоду собственному эго. Жизнь не разделилась на «до него», «с ним» и «после него». Он вообще должен был перестать являться определяющим вектором в начертании моей жизни, и сейчас, не разжимая объятий с Леной, я поняла, что рано или поздно так и окажется. Моя жизнь и мое душевное благополучие только в моих руках.
– Девчонки, за стол! – в который раз смахнула слезу мама, постучав вилкой по бутылке с мартини, а я поняла, что такой счастливой, умиротворенной и заведенной не видела ее очень давно. Наверное, я плавила атмосферу комнаты вновь обретенной аурой абсолютного счастья, пусть кратковременного пока, подчинившегося моменту, но впервые искреннего и не омраченного никакими пугающими перспективами.
– Сбегаем на пляж! – распорядилась Лена, когда бутылка оказалась наполовину пустой. – Тетя Люда, вы же мне простите? Пара часов… мне очень надо с ней поговорить!
– Ты учти, после заката систер моя, - Настя не умела еще скрывать злость и обиду в силу переходного возраста, но ее ультиматум от обиды прозвучал настолько по-детски, что мы, не сговариваясь, рассмеялись. Мама была настроена очень миролюбиво, хотя, конечно же, сама не прочь была побыть со мной, но симпатия к Лене и радость от возвращения дочери пересилили.
– Конечно, девчонки, только будьте осторожны.
– Ну, мы же не в Ха… - Ленка зашипела от боли, когда я ткнула ее в колено под столом. – Мы до заката вернемся, малая, не плачь!
– Не могла подождать до завтра… - насупилась Настя, но я примирительно подняла руки.
– Стоп, вы еще от меня устанете! Я вернулась, и до начала учебного года никуда не исчезну, гарантирую! – мне не терпелось оказаться с Леной наедине, не столько из опасения, что она наговорит многое из того, чего не стоит, сколько от того, что я безумно за ней соскучилась. И впервые я смогу выпустить из себя эту боль путем откровенного диалога, не опасаясь, что останусь непонятой, не боясь осуждения и не услышав любимой девчачьей подколки – ты сама во всем виновата! Скайп не вполне способствовал откровенным разговорам, но как же ломала меня вынужденная необходимость ограничения намеками и сухой констатацией произошедшего!
– Возьмите пирог, вдруг проголодаетесь, - мама протянула нам корзину, где, кроме половинки испеченного шоколадного пирога, по-хозяйски примостилась бутылка сухого вина и пластиковые стаканчики. Через четверть часа встретились с Леной у санатория «Кафа», откуда, словив такси, за 15 минут доехали до нашего с ней любимого дикого пляжа, расположенного неподалеку от развалин
Так вышло, что мы оказались здесь совершенно одни, что было нам на руку. Едва уловимое дыхание приближающейся осени уже щекотало затылок предчувствием скорого завершения самого неоднозначного лета в моей жизни. Трудно сказать, в чем это проявлялось – может, в особо ярком спектре удаляющегося от земли солнца, в удлиненной тени, в быстром беге далеких облаков на горизонте, ослепительно-синей морской воде с голубыми перешейками подводных течений… А может, в надуманной натянутости временной петли – ведь две неполные недели показались мне вечностью.
Крики чаек, рокот разбивающихся волн - и, помимо этого – абсолютная тишина, ощущение потрясающей безопасности и покоя. Словно шаг из цивилизации на необитаемый остров, на фоне этой потрясающей иллюзии утреннее прощание на ялтинской вилле кажется событием как минимум недельного прошлого. Я отпускаю этот этап своей жизни с потрясающей легкостью, даже не вспомнив, при каких обстоятельствах стала обладательницей красивого лазурного купальника, который ловко завязываю на шее под восхищенным взглядом подруги. Довольно жмурюсь, выслушивая ее восторженные комплименты моей постройневшей фигуре и оттенку волос, на тон светлее прежнего – такие нюансы замечаем только мы, девчонки… Смеюсь и душу ее в объятиях, когда она надувает губы и говорит, что не будет есть пирог, предъявив ей ответную претензию – что у меня, в свою очередь, никогда не будет груди третьего размера. Может, мы просто оттягиваем этот разговор, я и сама не знаю, чего же хочу больше: насладиться этим отдыхом, все еще теплой морской водой, прыжком со скалы вниз, терпким букетом сухого вина под ласковым крымским солнцем или же разделить боль напополам, отпустив часть ее в это лазурное небо с комочками белоснежных пушистых облаков…
После заплыва на приличную дистанцию и двух выкуренных сигарет я все же решила, что молчание не приведет ни к чему хорошему.
– Лен, ты, главное, моим не проговорись, что Египет – вымысел. Сейчас буду говорить. И ты будешь в шоке.
Лена ни разу не перебила. Молча выслушала все до малейших подробностей. Никаких театральных охов-вздохов, зажатых ладонью губ и мхатовских пауз. Никакого душедробительного «А я говорила!». Даже без эмоционально-неудержимого «я его прибью»… Ведь прибивать даже некого.
– Я понимаю тебя, Юлька... И не смей казнить себя. То, что он с тобой сделал, недопустимо. Или хорошо, или ничего, но все же... Я воздержусь.
Меня кроет взбунтовавшимся антивирусом против внедрения чужой программы, теперь по имени «Елена». Да, я прекрасно понимаю, что вирус – это Дима и только он со своими же ступенями защиты, но сознание не хочет понимать! Хоть и готово к этому.
– Он не был сволочью! Да меня еще никто так не любил… Хрен с ним, что так! Но так ни одна ванильная особь не могла, и никогда не сможет!..