Вознесение
Шрифт:
«Похищение подростка: полиция подозревает врача-инвалида». При виде слова «инвалид» я возмущенно вспыхиваю. По мере того как я читаю дальше, краска заливает все лицо: «Поиски девочки-подростка, похищенной из больничной палаты в прошлую среду, активизировались в свете исчезновения Габриэль Фокс, бывшего психотерапевта пропавшей. Теперь мисс Фокс фигурирует в списке главных подозреваемых, наряду с доктором Фрейзером Мелвилем, физиком-исследователем».
Фотография неудачная и несомненно выбрана ради вящей убедительности: на ней я выгляжу мстительной. О том, где меня сняли и когда, можно догадаться по бесформенному наряду — неудачному гибриду спортивного костюма и платья. Коллеги из хаммерсмитского отделения устроили мне проводы. Идея принадлежала доктору Сулейману: наверное, он решил таким образом меня подбодрить. И зря. Я напилась,
Теперь мне ясно, почему Фрейзер Мелвиль позвал его в команду. Нед — стратег, генератор идей, но в своих расчетах он не учел один фактор. Хэриш Модак прерывает его вопросом об объемах добычи «Погребенной надежды», физик и Кристин Йонсдоттир достают блокноты, а я незаметно покидаю гостиную и качу по коридору в сторону кухни.
Огромная и мрачная, она обставлена в том же фермерском стиле, что и весь дом. Под низким потолком тянутся массивные балки, середину занимает отполированный до блеска стол из темного дуба. На столешнице — раскрытый ноутбук. Отыскав чайные пакетики, чашки и молоко, я ставлю на плиту чайник, включаю компьютер и открываю ленту новостей. И, как и следовало ожидать, среди первых же заголовков вижу сообщение, которого я с тайным ужасом ждала с той самой минуты, как в трубке раздался голос Каваны.
«Похищение подростка: полиция подозревает врача-инвалида». При виде слова «инвалид» я возмущенно вспыхиваю. По мере того как я читаю дальше, краска заливает все лицо: «Поиски девочки-подростка, похищенной из больничной палаты в прошлую среду, активизировались в свете исчезновения Габриэль Фокс, бывшего психотерапевта пропавшей. Теперь мисс Фокс фигурирует в списке главных подозреваемых, наряду с доктором Фрейзером Мелвилем, физиком-исследователем».
Фотография неудачная и несомненно выбрана ради вящей убедительности: на ней я выгляжу мстительной. О том, где меня сняли и когда, можно догадаться по бесформенному наряду — неудачному гибриду спортивного костюма и платья. Коллеги из хаммерсмитского отделения устроили мне проводы. Идея принадлежала доктору Сулейману: наверное, он решил таким образом меня подбодрить. И зря. Я напилась, и кому-то пришлось вызвать мне такси. Фотография физика меньше моей: безликий черно-белый портрет, вырезанный из корпоративного снимка. В заметке на сайте Би-би-си нас (о, ужас!) называют «парой» и дальше цитируют призыв Леонарда Кролла немедленно вернуть его заблудшую дочь ради ее собственной и общественной безопасности. За сим следует официальное заявление детектива Каваны, еще одно — представительницы Оксмитской клиники по связям с общественностью и комментарий-оправдание администратора больницы Святого Свитина. Имя Джой Маккоуни всплывает в самом конце статьи: «Похоже, похитители даже не понимают, что они натворили. Бетани Кролл психически неуравновешенна, опасна и очень агрессивна». Мысленно представляю глаза Джой — бледно-голубые гомеопатические драже. «Однажды Бетани Кролл уже совершила убийство. И вполне способна повторить это вновь. Тот, кто ее прячет, должен знать: пока она на свободе, людям грозит опасность. Лучшее, что вы можете для нее сделать, — вернуть под опеку профессионалов».
Надо полагать, что ни Би-би-си, ни остальные солидные службы новостей целиком интервью с Джой не напечатают. Зато сетевой мелочи о репутации заботиться не надо. Пара ссылок — и вот оно: видеоролик с Джой Маккоуни, смонтированный из кусочков пространного интервью. Прибавив звук, жму на «старт». С тех пор как мы виделись на детской площадке, Джой успела поработать над своим имиджем: от боевой экипировки не осталось и следа, на рыжем парике появился женственный шиньон, а неброский макияж и строгий костюм сообщают ее облику такую солидность, что можно только удивляться, как ей удалось столь разительно преобразиться за столь короткий срок.
— Во время своего пребывания в Оксмите Бетани Кролл предсказала ряд стихийных бедствий. Все они произошли в названные ею даты, — говорит она.
В памяти всплывает наш телефонный разговор — звуки борьбы, истошные вопли Джой. Теперь же, собранная, рассудительная, она перечисляет предсказанные Бетани катастрофы, начиная с прошлогоднего извержения Этны и заканчивая землетрясением в Стамбуле.
— Больше всего меня беспокоит не то, что Бетани Кролл способна предсказывать подобные события. — Тут она делает эффектную паузу. — А то, что она каким-то образом их вызывает. И это не голословное утверждение. Я лично столкнулась с теми силами, которые ею управляют. Два месяца назад мне поставили диагноз. Рак…
Чайник вскипел, но мне уже не до чая. Ставлю видео на паузу и несусь к остальным.
— Ясно. Это меняет дело, — говорит Нед, выслушав мой рассказ. И он, и остальные встревожены, но если кто-то из них и жалеет о решении позволить Бетани остаться, то вслух роптать не решается. — Габриэль. В Лондон мы вас взять не можем. И вам, и Фрейзеру, и Бетани придется остаться здесь. Показываться вам нельзя, а в нашей компании — тем более. После пресс-конференции мы подберем вас на вертолете. — Нед раскрывает телефон и набирает номер. — А на всякий случай организуем вам запасной транспорт. — Зажав телефон между щекой и плечом, смотрит на часы. — Кристин, Хэриш, максимум через два часа мы должны быть в дороге. Привет, Джерри! Снова я. Нужна вторая машина, тоже на чужое имя… да, сегодня.
Украдкой смотрю на Фрейзера Мелвиля — мужчину, который открыл передо мной новый мир и тут же его разрушил. Если уныние, так ясно читающееся на его лице, вызвано неожиданной перспективой остаться здесь, со мной и Бетани, вместо того чтобы поехать в Лондон и вместе с любовницей и остальными предупредить мир о возникшей на горизонте опасности, то я разделяю его чувства.
Поздний вечер. Делегация уехала. Физик согрел в микроволновке готовый ужин из «Маркс и Спенсер», который мы и едим, сидя за кухонным столом и почти не разговаривая.
Еда застревает у меня в горле. Даже Бетани притихла.
— Лягу на диване в гостиной, — говорю я, оставшись наедине с физиком.
Бетани объявила, что идет спать, и отправилась наверх.
— Габриэль, нам надо поговорить.
— Мне нечего тебе сказать. Я займусь посудой, а ты проверь, как там Бетани, и запри двери.
Четверть часа спустя он возвращается. Я уже устроилась на диване, натянула на себя одеяло и трусливо притворилась спящей, потому что видеть его — выше моих сил. На душе пусто, я вымотана и заранее знаю, что после разговора с ним мне станет только хуже. Он входит, приближается к дивану, садится на корточки рядом со мной. Лежу не шелохнувшись. Он целует меня в лоб, и на меня накатывает немыслимая тоска.
— Габриэль, — шепчет он. — Я знаю, ты не спишь. Пожалуйста, перестань сердиться. Прости меня. Нужно, чтобы мы снова разговаривали. Нужно жить дальше.
Не шевелюсь.
Пусть бы он меня поцеловал, коснулся меня, как раньше. Но этого он не делает. Сидит еще какое-то время, потом тяжело поднимается и уходит. Что он чувствует? Жалость, вину, раскаяние?
Чуть погодя слышу шаги на лестнице и его приглушенный голос. Наверное, он очень по ней скучает, потому что разговор получается долгий.
В отличие от любовников изменивших, любовники умершие верны нам навек. Если бы я могла, то установила бы знак «Вход воспрещен» — чтобы Алекс впредь не влезал в мои сны без спросу. Каждый раз, когда он просачивается в мое спящее сознание, утром я с трудом выгоняю себя из кровати, зная, что пережить предстоящий день смогу только ценой героических усилий, собрав по крохам весь свой оптимизм. Еще бы часок сна — и мое восприятие, возможно, изменилось бы. Однако сегодняшний тягостный сон, в котором Алекс сооружал из прядей моих волос диковинные узоры, слишком свеж в памяти, и снова заснуть не удается: реальность слишком навязчива.