Вознесенский. Я тебя никогда не забуду
Шрифт:
Вот, например, его стихотворение «Пожар в Архитектурном», опубликованное в журнале «Октябрь». Поэт любуется воображаемым пожаром, охватившим архитектурный институт. Он в восторге восклицает:
Прощай, архитектура!Пылайте широкоКоровники в амурах,Сберкассы в рококо!…«Удалые» строчки. Но что оставляют они в душе, кроме пустого звона?…
Шпаргалки, вечеринки —Дотла, в аду —Вы, алые в чернике, —Адью,И далее:
… Жизнь – смена пепелищ.Мы все перегораем.Живешь – горишь.Мелкость содержания этого стихотворения обнаруживается, быть может, особенно явно в этих строфах, где автор употребляет привычный для читателя образ «жизнь – горение». В советской поэзии этот образ наполнен высоким смыслом и всегда связывается в нашем представлении с подвигом, с самоотверженностью. А у Вознесенского (в пику общепринятому) он означает прожигание жизни.
Эффектный, огненный фон не смог скрыть в стихотворении незначительность, мелкость, бедноту чувств.
В стихотворении «Последняя электричка» поэт живописует воров и девиц легкого поведения. Стихотворение начинается так:
В вагоне спят рабочие,Вагон во власти сна, —обстановка довольно обычная, поэтому, очевидно, она не представляет интереса для лирического героя – его влечет туда, где гогочет нетрезвая струна. (Вот это экзотика!) Здесь автор читает свои стихи девице, колоритный облик которой воссоздается так:
Стоишь – черты спитые,На блузке у тебяВся дактилоскопияМалаховских ребят.И такое необыкновенное действие оказали на эту особу стихи, что она
… Плачет бурно,Меня исцеловав,И шепчет нецензурноЧистейшие слова.Выслушав поэта, девица совершенно преображается «и чище Беатриче сбегает на перрон». Трудно, невозможно поверить в это «чудесное» превращение.
Прочитав «Последнюю электричку», мы без труда узнаем знакомую нам Муську из стихотворения Е. Евтушенко. Только то, что у Евтушенко сказано намеком, здесь обнажено, а существо дела не изменилось. Два молодых поэта с прискорбным единодушием встретились у одной и той же грязи и не осудили, а воспели ее.
… Самое умное, чего достиг человек, – писал Горький, – это уменье любить женщину, поклоняться ее красоте…»
Но с непонятным рвением иные наши молодые поэты смакуют опустошенную любовь, поднимают на щит грязь и пошлость низменных отношений, любуются мещанскими страстями.
… Это поэтическое «гусарство», от которого отдает нафталином.
… Неуместность риторических восклицаний Вознесенского в стихотворении «Туман»:
Толкутся парочки у клубов.Подолы танец вихрем вздыбил.Любовь? Любую можете —на выбор!Или:
Друзья? Ах, эти Яго доморощенные!К сожалению, такую пошлость можно встретить не только в иных стихах Вознесенского, но и у других «молодых».
Самый круг таких тем, лежащих на окольных тропках нашей жизни, заставляет волноваться за судьбу молодого писателя. Все эти выпивки, ресторанная шантрапа, воры и легковесные девицы подчас заслоняют в творчестве писателя большую нашу жизнь. И Евтушенко и Вознесенский любят образ ракеты, стремительно набирающей высоту. Так выйдите же на большую орбиту поэзии, откуда можно окинуть взором всю Советскую страну. Народ ее. Чтобы в каждой строчке вашей бился пульс века. Иначе можно прийти к неизбежному перепеванию самого себя. Можно обокрасть свой талант, разменяв его на пустячки и пустышки.
«Комсомольская правда», январь, 1961
Если речь идет об А. Вознесенском, то он, оказывается, – «крайняя левая» сегодняшней молодой поэзии. Он звонкий, шумный, заявляющий о себе «в полный голос». Его дерзость и задиристость, по утверждению критиков, искупаются энергией, бодростью, экспрессией, темпераментом, звукописью, внутренним напором и тому подобными хорошестями. Лишь вскользь авторы статьи оговариваются: «Эк его метнуло!», – но так, по существу, и не раскрывают вышеупомянутого «метнуло». А когда заходит речь о поэтах Вл. Цыбине и А. Поперечном, картина сразу меняется. Куда девались броские эпитеты?
«Огонек», № 9, 1961
Статья А. Менынутина и А. Синявского «За поэтическую активность», опубликованная в первом номере «Нового мира» за этот год, радует точностью многих оценок, в общем правильным и умным пониманием поэзии и ее задач. Но мне кажется, что авторы не полностью освободились от влияния ходячих и неверных концепций, против которых, собственно, и направлена их статья.
Например, такие черты в поэте, как «нескрываемый пафос самоутверждения, желание обратить на себя взгляды публики…», они относят к его лирическому характеру. А так ли это? Скорее эти черты заглушают характер, не давая ему пробиваться наружу.
Далее в статье говорится: «Правда, Вознесенский нередко дерзит и задирается, а иногда – что несколько хуже – впадает в крикливость, кокетничает… но, в конце концов, это искупается его энергией, бодростью, экспрессией…»
Между тем дерзость и задиристость, крикливость и кокетство не могут искупаться энергией и бодростью, потому что при этих условиях энергия и бодрость не могут быть подлинными; экспрессия же тем более ничего не искупает, она только усиливает качества стихотворения, в том числе и фальшивые.
… Я глубоко убежден, что работе многих поэтов мешают ошибки именно общие, теоретические, изначальные, хотя нет людей, более боящихся всякой теории, чем поэты.
… Нет, пожалуй, ни одного понятия, которое сильно пострадало бы от такого способа мышления, чем простое и объемное понятие – форма. Но что это такое – форма?
… Перед нами стихотворение поэта Андрея Вознесенского «Свадьба».
Выходит замуж молодостьНе за кого – за что,Себя ломает молодостьЗа модное манто.За золотые горыИ в серебре виски.Эх, да по фарфоруХодят сапоги!..