Возраст – преимущество
Шрифт:
– А сам-то! За что же тебя вообще в армию взяли, небось от мамки оторвали?
– Погибли у меня все, в первые дни войны. Один я остался…
– Ой, прости, милый, дуру грешную, не подумала ведь! – всплеснула руками хозяйка.
– Да ничего, привык давно, много чего с тех пор произошло, не захочешь, а забудешь.
И я рассказал ей о себе. О том, как убили родителей, о том, как попал в плен и все остальное. Капитолина Георгиевна только головой мотала из стороны в сторону, поражаясь и переживая. А мне уже было плевать на всю эту секретность, рассказал, как было, да и все. Она мне жизнь спасла, врать ей, что ли? Немцы допросят и узнают обо мне? Они и так знают, рыщут, наверное, с собаками.
– Вот же детство у вас, ребятишек, вышло…
– Что поделать, война идет, – пожал я плечами. – Скажите лучше, тетя Капа, эти гады оуновские к вам часто заходят?
– Да никого не было очень давно, а тут ввалились. Ваня с Семеном их постреляли.
– А оружие оставили? – спросил я о самом важном в данный момент.
– Да, заховали по углам, с собой-то не унести.
– Дайте мне пожалуйста хоть что-нибудь, а то заявятся, а я тут голый, – сделал я страдальческую мину.
– Там много всего было, тебе чего надо-то?
Чуть было не закричал – всё!
– Автоматы были? Пистолеты?
– Да хоть бомбы! – тетя Капа даже засмеялась.
– Не, я ж не самолет, бомбу не подниму, – засмеялся и я.
– Нет, Захар, не дам, – вдруг серьезно меня обломав, женщина встала и пошла прочь.
– Тетя Капа, почему? – обалдело крикнул я ей вслед.
– Так еще отбрехаться смогу, а найдут оружие, точно сожгут вместе с домом. И с тобой, конечно.
– Вот именно, мне к ним попадать нельзя.
– Я скажу, где лежат железки, но сюда не принесу, не проси.
Вот тебе, бабушка, и Юрьев день. И как быть? А если эти упыри заявятся, вредная тетка сама их встретит? Что-то я в такое не верю.
Процесс восстановления проходил медленно, сначала долго заживала спина, не давала даже повернуться, а потом одна нога никак покоя не давала. В основном все время проходило в положении лежа, надоело так, аж жуть берет. Тетя Капа как истинный медработник, причем достаточно просвещенный, через день делала мне массаж на спине, ноги я уже сам разминал. Партизаны так и не вернулись, а времени прошло… Август на дворе. Оуновцы не появлялись, и я расслабился, но как оказалось, зря. Это случилось ночью, шел дождь, на улице как-то прохладно было, когда в дверь требовательно постучали, и тетя Капа побежала открывать. Я насторожился.
– Здорово, тетка, нам сказали, ты врачевать умеешь? – донесся сиплый голос.
– Ой, а у меня и лекарств-то нет совсем. Я больше травами…
– Да насрать, чем ты тут лечишь! У нас командир ранен, давай, посмотри его!
– Ну, заносите в дом, только грязную одежку тут скидайте, нельзя раненым грязь, гнить начнет.
– Ты одна?
– Да мальчонка только у меня, дитя совсем, партизаны подстрелили, вот и лежит, тоже травками его пользую.
– Какой мальчишка, – мгновенно голос стал еще более требовательным, – где он?
– Так говорю же, в доме, лежачий он.
– Я сам сейчас посмотрю, какой он лежачий!
Послышались тяжелые шаги, тетя Капа, видимо, бежала сзади и причитала, что пришедшие ей грязи натащат, но ее, конечно, никто не слушал. Пипец, что-то сейчас будет.
– Ты кто? – уставился на меня мужик. Одет он был, как типичный бандеровец, ну или оуновец, мне по хрену на разницу между кучками говна. Старая польская форма, никаких шевронов или значков, грязная… Наверняка в болоте сидели, где еще так измажешься.
– Егор, – сделав испуганное лицо, пролепетал я.
– Откуда ты?
– Из Кобрина…
– Недалеко забрался, от Кобрина-то? – усмехнулся бандит.
– Далече, – кивнул я. – Мы с родней в Ровно шли, да попали к партизанам, – начал врать я, – еле ушел, остальные не знаю где, все в разные стороны прыснули, кто куда.
– Где бандитов советских встретили?
– Да откуда ж я, дяденька, знаю, я долго полз, там болото было, потом сюда попал.
– Москаль? – Ну понятно, он же со мной на русском говорит.
– Немец я, – решился врать по полной программе. – Война началась, нашу семью в тюрьму, как батька сказал, большевики боялись, что мы к немцам перебежим, вот и заперли. Немцы пришли, освободили, да дом к тому времени уже сгорел, жить негде было, пошли скитаться. Под Ровно тетка живет, к ней и шли.
– Куда ранили?
О, проверить решил? Ну я тебе сейчас отвечу. Этот хрен бандеровский, на немецком со мной заговорил. Но блин, на таком корявом…
– Что? – переспросил я на немецком, делая вид, что не понял.
– Куда тебя ранили? – нетерпеливо повторил вопрос бандит.
– А, – кивнул я головой, – в спину, да ноги еще.
– И как же ты дошел?
– Я и не шел, полз всю дорогу.
– Я плохо понимаю на немецком, больно ты быстро говоришь, – бандит перешел вновь на русский.
– Простите, просто он мне родной практически. Я родился в Кобрине, но отец у меня немец, а мать из Кобрина. Были…
– Что, всех партизаны побили? – даже сочувствие в голосе услышал.
– Не знаю, разбрелись мы и потерялись, – я шмыгнул носом.
– Ну ладно, лечись, Егор. Будешь помогать нам? – прямо спросил бандеровец.
– А чем? Я ж не умею ничего…
– Стрелять не умеешь? Хочешь научу?
– Да я боюсь, как услышу, трясти начинает.
– Слабая нынче молодежь пошла, ох и слабая. Кто же твою землю от большевиков освобождать будет?
– Может, когда вырасту… – попытался оправдаться я.
– Сколько тебе сейчас?
– Двенадцать.
– Ну да, так-то еще мал, годка через два будешь знатным хлопцем, а страх уйдет, поверь мне.