Возраст – преимущество
Шрифт:
Высунув голову из-за дерева, попытался разглядеть хоть что-нибудь, впереди слева лежал на земле фонарь с синим фильтром и освещал чье-то тело. Метров шесть до него, не могу разглядеть отсюда, но, кажется, вижу рядом фуражку. Лейтенанты, командиры рот, имели на головах каски, а вот майор не последовал советам бывалых и щеголял в своей фуражке.
Немцы попытались установить минометы, но это было бесполезным занятием, во-первых, лес был достаточно густым, кроны деревьев хоть и освободились от листвы, но слишком плотно закрывали небо, переплетаясь ветвями друг с другом. Со стороны партизан начали лететь гранаты, это я определил легко, рвались-то они возле немцев. Лесные жители приготовили сюрприз в виде «станкача Максима» и двух трофейных МГ-42, плотность огня просто зашкаливала. Ответить им смогли только четыре таких же МГ, видимо, немцы уже потеряли кучу солдат от внезапного нападения. Бой распадался на отдельные фрагменты, немцы или пытались разбегаться, или рассредоточивались намеренно. В любом случае плотность огня убывала с каждой секундой. Так, вроде в мою сторону пока не стреляют, надо осмотреть майора, у него должен быть медпакет, надо перевязаться, причем срочно. Пытаюсь ползти на боку, загребая одной рукой, медленно, но двигаюсь, хотя каждое движение, даже самое медленное, причиняет боль. Это как с зубами, когда болит сильно один зуб, а ты никак не можешь дойти до дантиста, то через день-два начинает казаться, что болит уже вся челюсть и ты даже определить не можешь, какой точно болит.
Начав обшаривать тело майора, все же я не ошибся и лежал тут именно он, чуть не подскочил от страха, когда тот закашлялся и схватил меня за руку.
– Господин майор, это я, Юрко! – зашептал я скороговоркой, пытаясь привести Дюррера в чувство. Тот, схватив меня за руку, попытался второй рукой направить на меня пистолет.
– Ты?! – словно увидев меня в первый раз, воскликнул майор.
– Тише, господин майор, услышат. Вы ранены?
– А, Осипчук… – наконец признал меня майор, – что с ногами, не чувствую их?
– Меня в руку, кажется, зацепили, а медпакета нет, – посетовал я.
– Партизаны оказались умнее, чем мы думали.
Мне показалось, что у него сейчас слезы потекут из глаз, голос дрожал и то и дело прерывался, хреново ему. Но гибель этого фашиста, как бы странно это ни звучало, не входила в мои планы. Да-да, партизаны крошили всех, но у меня в голове вдруг родился отличный план, и надо теперь очень постараться, чтобы воплотить его в жизнь.
– Я вытащу вас, к нам наверняка спешит подмога с дороги, – ответил я.
– Не успеют, слишком далеко, да и у тебя не хватит сил, чтобы тянуть меня. Говоришь, сам ранен? – выражение его лица вдруг стало участливым.
– Пока терплю, но я перетянул руку, здорово немеет, а бинтовать нечем.
– В моей сумке, на спине, есть перевязочный материал, но надо как-то отойти. Если партизаны пойдут в контратаку и начнут добивать раненых, нам конец.
Я вытащил ремень из штанов майора, заставив того сильно удивиться, и обвязал его вокруг груди. На спине, толкаясь ногами, я за этот ремень медленно, но начал движение в нужном направлении. Стрельба между тем сместилась в сторону и начала стихать, будучи уже откровенно редкой. Майор помогал мне руками, его ноги я так и не осмотрел, что с ними, не известно. Минут через пять такого передвижения я ощутил тяжесть ноши. И сам устал, выбившись из сил, и майор обмяк, потеряв сознание. То, что не умер, я сообразил, пульс был учащенным и прощупывался хорошо, но при этом глаза закрыты и тело как мешок.
– Хальт! – раздалось рядом, и я даже не понял откуда слышу голос.
Перестав двигаться, уже через секунду увидел сразу двух бойцов. Оба стояли слева от меня, вскинув винтовки. Подняв руку, прислонил палец к губам, показывая знак тишины.
– Чего этот фриц… – начал было говорить один из бойцов, но второй его тут же заткнул, толкнув в бок локтем.
– Ты Юрко? – тихо спросил он, наклонившись к самому моему уху. В ответ я кивнул. – Немец не слышит, без сознания, я точно говорю.
– Ребят, помогите мне вытянуть его к дороге, я сам ранен, не смогу один.
– Это еще зачем? – вновь тот боец, которому не дал говорить тот, что общается со мной.
– Мне надо его вытянуть, спросите полковника, тот подтвердит, это позволит нам снять с меня подозрение. Поверьте, так надо, ребята. Смерть этого фашиста ничего не даст, он нужен живым.
– Хорошо, сейчас поможем, только надо тебя сначала перевязать.
– Нет, иначе появятся вопросы. Ребят, просто помогите немного. Близко не подходите, там бэтээры остались, да и минометы есть. Как прошло?
– Шестерых взяли целыми, раненых добили, а так все, кто был, лежат теперь возле болота. Позиция у нас была идеальной, сработали все как один.
– Молодцы вы, ребята, жаль только, в меня кто-то попал сразу, первой же очередью.
– Ты рядом с этим фрицем был? Тогда понятно, – увидев мой кивок, покачал головой боец, – стреляли в офицеров, вот тебя и зацепили. Очень больно?
– Не в первый раз, вытерплю, похоже, навылет прошла. Думаете, что никто не сбежал?
– Может, и сбежали, сам же видишь, темно как в заднице.
– У негра, – добавил я, и бойцы, секунду подумав, прыснули в кулаки.
– Верно, мастак ты словечками бросаться. Ладно, сейчас Василь носилки состряпает, почти готовы уже, и пойдем. Не нарваться бы на подмогу, как думаешь, немцы пойдут на помощь своему отряду?
– Там их мало оставалось, вряд ли, но всяко может быть, – ответил я.
Через несколько минут, растянув плащ-палатку на длинных кольях, фрица уложили на эти эрзац-носилки и потащили к выходу из леса, я брел следом, обхватив здоровой рукой раненую. Боль усиливалась, силы кончались, все же организм у меня пока слабоват, хоть и тренирован. Бойцы серьезно рисковали, помогая мне, но никто не высказал какого-либо опасения, благодарность ребятам искренняя. Немцы сами нам помогли, даже и не понимая этого. Метров за триста до дороги мы уже увидели свет фонарей и фар на грузовиках и бэтээрах, обращенных к лесу.
Здесь я и попросил бойцов опустить носилки и уходить к своим, передав Медведеву, что сам выйду на него через связных в Ровно. Там полно людей, имеющих связь с отрядом, дня не проходит, чтобы в лагерь не пришел хотя бы один с какими-либо известиями.
Сил переть фрица на себе к дороге просто не было. Дождавшись, когда бойцы скроются из вида, вновь натянул ремень на руки и начал пытаться тянуть майора, при этом решив звать на помощь, по-немецки, разумеется. Когда нас нашли, я уже ничего не видел и не помню, очнулся только в госпитале, на белой простыне.
Врач, сурового вида украинец, колдовал над моей рукой и постоянно чего-то бубнил под нос на своем суржике. Дядька в возрасте, его политические взгляды были мне не известны и ухо нужно держать востро. Рука онемела, но боли не было, напротив, разбирал смех. Доктор смешно поправлял шапочку на голове, которая съезжала каждую секунду, но справиться с ней не мог. Когда она в очередной раз закрыла ему очки с толстыми линзами, он выматерился по-русски и с опаской поглядел по сторонам.
– Что, доктор, как бы ни была хороша мова, ругаться все равно приходится на москальском? – съязвил я.