Возроди во мне жизнь
Шрифт:
Андрес купил для нее дом напротив рынка. Каменный, с балконами, украшенными чугунными решетками, которые бывшие хозяева привезли из Франции. В доме было множество спален — по одной на каждого из ее детей и внуков — непонятно зачем, поскольку донья Эрминия была женщиной замкнутой, и внуки навещали ее редко; я уже не говорю о детях, которые из кожи вон лезли, чтобы сделать карьеру. Андрес любил заезжать в Сакатлан. Он купил для матери этот каменный дом, чтобы та баловала сына, чего не могла себе позволить, когда он был маленьким. Я обычно не сопровождала Андреса в его поездках к матери, чтобы не нарушать идиллию. К тому же мне никогда
Мы не обошли своим вниманием ни один городок. Андрес был первым кандидатом на пост губернатора, который вел такую кампанию. А что еще ему оставалось? Ведь Агирре стал первым кандидатом в президенты, объехавшим всю страну.
Мне нравилась эта кампания. Несмотря на самодурство генерала, тогда мы еще были близки, он еще казался мне нормальным человеком. Я имею в виду, говорил, не отклоняясь от сути, иногда целовал кого-нибудь из дочерей и каждый вечер перед сном расспрашивал меня, правильно ли себя вел, и как я считаю, любит ли его народ, и готова ли я в случае успеха работать вместе с ним, приняв на себя обязанности губернаторши.
По примеру генерала Агирре он проводил бесконечные часы, выслушивая жалобы крестьян. То же самое было и в Тесьютлане, другом городке в горах. Там для него установили помост, перед которым выстроилась вереница индейцев с их нескончаемыми проблемами. У одного не было волов, у другого сосед отхватил кусок земли, что дала ему революция; а если речь шла не о земле, что дала революция, то о детях, которым родители не желают своей судьбы. Каждый рассказывал историю своей жизни, и все требовали от Андреса такого, что под силу одному лишь Богу.
Андрес выдержал эту пытку только один день. На следующее утро, после ванны, он стал проклинать дурацкие привычки генерала Агирре и спросил, не кажется ли мне, что каждый человек имеет право на собственные пристрастия. Я ответила, что он, безусловно, прав. И его речи стали короткими, в Теуакане она длилась всего час. После этого мы отправились купаться на ранчо Эль-Риего, которое славилось своими горячими источниками, и где любил отдыхать генерал Агирре.
Наконец, настал день выборов. Мы с Андресом отправились голосовать. На следующий день во всех газетах красовалась наша фотография, где мы стоим перед урной, держась за руки. Других кандидатов, кроме Андреса, не было, так что выборы прошли вполне мирно, хотя нельзя сказать, что в них приняло участие много людей. В то воскресенье улицы опустели. Утром люди, как всегда, отправились к мессе, а после ее окончания тихонько разошлись по домам. Голосовать пришли рабочие из профсоюза и чиновники, может, еще пара любопытных. Разумеется, в итоге Андрес на совершенно законных основаниях занял губернаторский дворец.
Сейчас мне нередко приходится слышать, что люди в то время просто не знали, что их ждет, а потому палец о палец не ударили, чтобы это предотвратить, но я думаю, что они хотя бы могли попытаться.
Слишком уж эти люди были привязаны к своим домам и имуществу. Они готовы были умереть, но только не подняться плечом к плечу на борьбу с тираном.
Первые время губернаторства прошли для меня в радостном возбуждении. Все для меня было внове. Я подружилась с женами приятелей Андреса. Поскольку Чеко был сыном губернатора, все девочки бегали за ним хвостом. Думаю, генералу было приятно видеть, как мы развлекаемся.
Возможно, именно поэтому он взял нас на
Андрес вдруг потребовал музыкантов угомониться и объявил меня главой попечительского совета. Под моим попечением оказался «Сан-Роке», а также детский приют «Домашний очаг» и несколько городских больниц.
Я задрожала от ужаса. Мало мне было детей и целой армии домашних слуг, каждому из которых я должна была дать особое распоряжение, чтобы они шевельнули хоть пальцем, так теперь еще и все эти сумасшедшие, сироты, больницы... Всю ночь я уговаривала Андреса освободить меня от этой обузы. Он сказал, что никак не может. Ведь я его жена, а жены политиков именно этим и занимаются.
— Тебе бы только трахаться и распевать, — сказал он.
На следующий день мы отправились в «Домашний очаг». Несмотря на чудесное название, приют оказался невероятно грязным и заброшенным. Дети бегали по двору полуодетыми, с соплями до подбородка, не мытые месяцами. За ними присматривали какие-то неряшливые тетки, которые едва знали их по именам и не отличали просто непослушных детей от умственно отсталых — всех считали хулиганами. Дети спали на железных кроватях с тощими тюфяками, многократно описанными. Среди детей было несколько новорожденных; к ним приставили изможденных кормилиц, которые дважды в день прикладывали младенцев к иссохшим грудям.
Я подумала о тех матерях, что сбежали, бросив детей на растерзание этим четырем ведьмам.
Приютский врач, выглядящий вполне разумным, просветил меня по этому поводу:
— Если младенцам давать коровье молоко, они могут умереть, — сказал он.
— Уж лучше пусть умрут, чем будут жить вот так, — ответила я.
И кто же положил конец моему милосердию? Разумеется, муж. В тот же вечер он заявил, что я все преувеличила и он не даст ни гроша сверх положенного ни на приют, ни на больницы, а что касается сумасшедшего дома, то хватит с них уже и одного нового здания.
— Если бы ты видел, как они живут. У них нет даже кроватей.
— Эти женщины всю жизнь спали на полу, — ответил он. — Скажите, какие важные сеньоры! Важных сеньор в дурдоме не держат, они все по улицам гуляют.
— Ну да. С тобой под ручку.
Утром я как раз ходила в магазин «Новый век», чтобы купить платьице для Верании, и продавщица спросила, понравилась ли мне манильская шаль, которую генерал позавчера купил мне в подарок. Я ответила, что она просто прелестна, глядя, как побелело от ужаса лицо хозяина магазина, всегда знавшего, куда на самом деле отправляются покупки Андреса Асенсио. Например, шаль послали в дом одной сеньоры из Чолулы. Сначала я решила, что ничего ему не скажу, но не вытерпела. Во всяком случае, ему больше не удастся делать вид, будто я ничего не знаю.