Возроди во мне жизнь
Шрифт:
Рядом с телом прямо на полу сидела женщина и тихо плакала; она даже не двинулась с места, как будто собиралась просидеть так всю жизнь.
Когда я спросила, кем был покойный, она отняла руки от лица и посмотрела на меня.
— Это мой муж, — сказала она. — Помогите мне, ради Бога! Если я останусь здесь, меня тоже убьют. Что тогда будет с нашими детьми?
Следом за мной вошел Хуан, мой шофер. Я попросила его забрать тело. Инспектор Гомес с посмотрел на него с начальственным видом, прежде чем решился возразить:
— Нет, это я должен его забрать.
— Как скажете, — ответил Хуан. — Сеньора останется здесь, я полагаю? — спросил он, видя, как я обнимаю женщину.
— Она поедет со мной, — ответила я.
Я отвезла ее в дом Хелен. Там она разговорилась, словно забыв, что я супруга самого губернатора. Я молча слушала ее, зажав голову ладонями. Она рассказала кошмарные вещи. Просто в голове не укладывалось, что люди могут быть способны на такое.
Когда она закончила, Хелен отставила бокал и произнесла со своим американским акцентом:
— Я и не сомневалась, Кэти. Бывают же такие негодяи! Что за несчастье — иметь таких родственников.
— Я хочу, чтобы Хайс вернул мне Енота, — заявила я Андресу, когда мы ложились спать.
— Уговор дороже денег, Катин. Ведь твой отец больше не участвует в делах Амеда.
— Вы убили тех крестьян из Атенсинго.
— Что?
— Мне рассказала об этом одна женщина — единственная, кому удалось выжить. Сегодня на мельнице убили ее мужа. Я своими глазами видела его тело. Его убили потому, что он собирался рассказать крестьянам, как два дня назад твои люди и люди Хайса убили всех, кто пытался защитить свою землю, которую этот гринго купил у де Веласко за три тысячи песо. Она сказала, что ты послал войска против безоружных людей. Убили пятьдесят человек, в том числе детей. Я знаю, мертвых не воскресить, но хотя бы верни мою лошадь. Если ты считаешь, что каждый в этом мире может делать все, что захочет, то знай, я хочу получить обратно своего коня, или расскажу всю правду дону Хуану из «Аванте».
— Закрой рот. Не хватало мне еще заклятого врага в собственной постели! Губернаторша решила поиграть в журналистку, борца за правду. Что ты о себе возомнила?
— Я хочу получить обратно коня, — отрезала я и отправилась спать в маленькую гостиную.
Я села в голубое кресло-качалку, в которой любила проводить вечера. Теперь эти мирные вечера казались мне такими далекими. Всякий раз, когда я наталкивалась на очередные зверства Андреса, прошлое начинало казаться необычайно далеким.
Целые дни я проводила, словно в кошмаре, охваченная стыдом и страхом, готовая бежать, куда глаза глядят; в такие дни мне казалось, что в моей жизни больше никогда не будет таких спокойных вечеров, что отвращение и страх никогда больше не покинут моего тела.
Эта ночь была ужасна, как никакая другая. Я лежала, дрожа от ужаса. Боялась закрыть глаза, зная, что вновь увижу перед собой лицо убитого, неподвижно лежащего на полу мельницы, и его жену, рыдающую в платок.
В конце концов я все же уснула. Мне снились дети, по их лицам струилась кровь, я все пыталась стереть ее платком, но кровь текла лишь сильнее. Разбудила меня Лусина, постучавшись в дверь. Я открыла, и она вошла с подносом в руках, на нем стояли чашка чая, сливки, сахарница и поджаренный кусочек хлеба.
— Генерал велел передать, чтобы вы спустились в течение часа, — сказала она.
— Прекрасный сегодня день, не правда ли? — спросила я.
— Да, сеньора.
— Дети уже ушли в школу?
— Они завтракают, сеньора.
— Бедные детки! Не правда ли, Луси?
— Почему же, сеньора? Они вполне довольны. Какое платье вы наденете?
Я бегом спустилась во двор, откуда доносились удивленные крики конюхов. Моя лошадь была там — я сразу узнала элегантный силуэт и белую стрелку на лбу.
— Енот, Енотик мой! Каково тебе пришлось у этого мерзавца гринго! Ты простишь меня?
Я гладила его, целовала морду, шею, спину. Затем вскочила на него, и мы помчались на мельницу в Уэксотитле. По дороге я распевала так громко, что могла бы разбудить и мертвых. Их лица до сих пор стояли у меня перед глазами. Однако, вернувшись домой, я почти забыла о них.
В полдень мы с Андресом отправились на званый обед, где присутствовали журналисты. К нему тут же подскочил один из корреспондентов «Аванте» и спросил, что ему известно об убийстве крестьян в Атенсинго.
— Мне очень жаль, что это случилось, — ответил генерал. — Я попросил сеньора прокурора провести тщательное расследование, и могу вас заверить, справедливость восторжествует. Но мы не можем позволить шайке бандитов, называющих себя крестьянами и утверждающих, что они имеют какие-то права на эти земли, захватывать силой то, что другие заработали честным трудом и безупречной преданностью. Революция не ошибается, и я, верный ее делу, не ошибаюсь тоже. Всего хорошего, господа!
Журналист хотел что-то ответить, но распорядитель успел выхватить у него микрофон:
— Дамы и господа, к сожалению, срочные дела вынуждают сеньора губернатора удалиться. Прошу освободить для него проход.
Толпа расступилась, и генерал направился к выходу. Я видела, как четверо сопровождающих Андреса взяли его под руки и повели; другие потащили на улицу меня. Там нас разлучили и усадили в разные автомобили.
— Что случилось? — спросила я у водителя.
— Ничего, сеньора, — ответил он. — Отрабатываем новый выезд.
После этого Андреса отвезли в губернаторский дворец, а меня домой.
В игровой комнате собрались наши старшие дети и их друзья. Марта еще раньше предупредила меня, что сегодня в гости придет Кристина, ее школьная подруга, дочь Патрисии Ибарры, старшей сестры Хосе Ибарры, моего прежнего поклонника.
Мы даже считали себя женихом и невестой, потому что вместе ездили в Ла-Росу кататься на лыжах и под руку гуляли по парку Ла-Конкордия, где целовали друг друга в щечку, перед тем как расстаться. Как-то раз мы забыли об осторожности, и нас увидела его сестра, она как раз возвращалась домой после полуденной мессы. В итоге Хосе сказали, что жениться на мне никак нельзя, потому что я не только бедна, но при этом еще и чокнутая, и отец предложил ему съездить в Европу.