Возрождение Дерини
Шрифт:
Это был Брион — Смеющиеся Глаза, Сверкающий Меч, Мудрый Ум, — обучающий юное дитя фехтованию и верховой езде, содержащий по-королевски великолепный двор. Образ этого мальчика колебался на грани света и тьмы, как светлые волосы его матери и иссиня-черные — отца, как память о прошлом, смешавшаяся с настоящим.
Теперь перед ним снова был только Келсон. Значит, не зря Брион просил самого лучшего, самого дорогого друга поклясться, что у мальчика будет защитник, если он преждевременно умрет; не зря всего за месяц до
Келсон неуверенно отвел взгляд. Казалось, оба они утратили дар речи.
Мальчик сдержал себя, хотя ему очень хотелось броситься к Моргану, как в детстве, обнять его, выплакать ему всю боль, все страхи, все ночные кошмары двух последних недель; ему хотелось, чтобы спокойный, а временами таинственный лорд Дерини усыпил горе, изгнал ужас из его души с помощью своей, пусть тоже внушающей трепет, магии. Он всегда чувствовал это: помочь ему может только Морган. Если бы Келсон только мог позволить себе броситься ему на шею!
Но он не мог.
Ведь он — мужчина, по крайней мере хочет быть мужчиной. И, более того, он скоро будет королем.
«Только бы, — тревожно думал мальчик, — только бы Морган помог мне в будущем».
Робко, чувствуя себя пока еще неловко в новой роли, Келсон поднял глаза и еще раз посмотрел на друга своего отца, на своего друга.
— Морган? — Он важно кивнул, стараясь выглядеть более уверенным, чем был на самом деле.
Генерал слегка улыбнулся своей успокаивающей улыбкой и тихо подошел к Келсону. Он хотел было преклонить колени в традиционном почтительном приветствии, но почувствовал, что мальчику будет неудобно, и решил избавить его от этого. Он только и произнес:
— Мой принц!
Кевин Мак-Лайн, стоящий в нескольких шагах от них, казалось, был смущен не меньше Келсона. Нарочито откашлявшись, он посмотрел на Моргана.
— Дункан передал, что он придет в Сент-Хилари, как только вы будете готовы, Аларик. А мне сейчас нужно вернуться в Совет — по-моему, там я принесу больше пользы, чем здесь.
Морган кивнул, не спуская глаз с Келсона. Кевин, неловко откланявшись, поспешно удалился по главной аллее.
Когда смолкли звуки его шагов, Келсон потупился и, разглядывая мозаичный пол беседки, прочертил в пыли линию носком начищенного башмака.
— Лорд Кевин рассказал мне о Колине, лорде Ральсоне и остальных, — наконец произнес он, — мне кажется, я в ответе за их гибель, Морган. Это я послал их за вами.
— Кто-то должен был ехать, Келсон, — ответил Морган. Он положил руку на плечо мальчику. — Я думаю, вы это понимаете. Я по своему усмотрению оставил их тела в аббатстве Святого Марка. Что случилось, то случилось, однако вы можете что-нибудь сделать для их семей — скажем, с почестями похоронить их за государственный счет.
Келсон оглянулся в тоске:
— Слабое
— Вот и хорошо, — улыбнулся Морган, — продолжим. Давайте-ка пройдемся.
Кевин Мак-Лайн, входя, быстро оглядел зал и направился прямо к Дерри, в одиночестве стоящему у дверей Совета.
— Они еще не вошли? — спросил Кевин, подойдя к юноше.
— Нет. Ждут опоздавших. Я надеюсь, они опоздают как следует. Если они, конечно, не за нас.
Кевин улыбнулся.
— Я кузен Моргана, Кевин Мак-Лайн. И вы можете отбросить все формальности, если вы — друг Аларика.
Он протянул руку, и юноша пожал ее.
— Шон Дерри, оруженосец Моргана.
Кевин кивнул и небрежно оглянулся.
— Ну, о чем болтают? Я думаю, весь Ремут уже знает, что Морган вернулся.
— Я в этом не сомневаюсь, — ответил Дерри. — А что думаете вы?
— Что я думаю? — с недоумением спросил Кевин. — Друг мой, по-моему, все мы обеспокоены сейчас одним. Как вы полагаете, что они намерены с ним сделать?
— Боюсь даже предположить.
— Ересь — раз, — Кевин загнул палец, — и что еще? Государственная измена — два, — он загнул второй палец. — Как вы считаете, какое наказание полагается за каждый из этих проступков?
Дерри махнул рукой, и плечи его удрученно поникли.
— Смерть, — прошептал он.
Глава III
Ад не так страшен, как женская обида или женское горе
Джеанна Гвиннедская придирчиво изучала свое отражение в зеркале, пока цирюльник укладывал каштановые волосы у нее на затылке и скреплял их филигранными булавками.
Бриону не понравилась бы эта прическа. Ее крайняя простота была слишком уж грубой, слишком суровой для тонких черт королевы. Прическа подчеркивала высокие скулы и почти прямоугольный подбородок, так что туманные зеленые глаза казались единственно живыми на ее бледном лице.
Да и черный цвет ей не идет. Гладкий шелк и бархат траурного платья, не оживленные ни жемчугами, ни кружевом, ни яркой вышивкой, только усиливали однообразное сочетание черного и белого, подчеркивая бледность и делая ее на вид много старше тридцати двух лет.
Но Брион не появится больше никогда.
«Нет, он бы ничего не сказал, — думала она, пока цирюльник покрывал блестящие пряди тонкой кружевной вуалью. — Брион бы просто коснулся волос и вынул эти стягивающие кожу булавки, чтобы длинные локоны свободно струились вдоль шеи: он бы, приподняв за подбородок, повернул к себе ее лицо, и губы встретились бы с губами…»
Ее пальцы сжались от непрошеных воспоминаний. Длинные узкие рукава скрыли их дрожь. Моргнув, Джеанна с большим усилием остановила уже ставшие привычными слезы.