Возрождение
Шрифт:
От него Руфус узнал и то, что на Земле серьёзных магов давно уже нет… если они вообще когда-либо существовали, а не являлись лишь плодом фантазии сказочников. Так что насчёт этой Гали возникают вопросы. Понятно, что Тео не может знать всё и обо всех, но вряд ли волшебницы, способные походя пользоваться формулами, о которые обломали зубы ведущие специалисты Ордена, встречаются здесь на каждом углу. Есть подозрение, пусть и основанное лишь на интуиции, что Галя в этом мире такая же гостья, как и Руфус. По словам Теодора, бессмертные с Элланы здесь время от времени появляются. Что мешает это же делать и другим?
В этот момент он вдруг осознал, что тишина в
— Простите, задумался…
— Я говорю, — несколько менторским тоном, явно повторяясь, произнесла Галя, — что ваши предположения, господин Гордон, весьма близки к истине. Если ваш Орден сумеет заполучить одного из возрождённых, война неизбежно придёт и к вам.
Она закинула ногу на ногу и, достав из пачки тонкую сигарету, нарочито медленно прикурила, создав язычок пламени на кончике длинного ногтя.
— Ша-де-синн, господин Гордон, считают эту войну священной, а суаши — олицетворением вселенского зла. Жертвы среди мирного населения на этом славном пути в расчёт не принимаются… К тому же тех, кто оказывает суаши поддержку, ша-де-синн «непричастными» не считают. Насколько я поняла, вы и так ведете многовековую войну? Имейте в виду, если эти убийцы сочтут, что Орден намерен встать на защиту возрождённого, эта война покажется вам детскими играми.
Руфус внезапно ощутил, как по спине пробежали неприятные мурашки.
— Скажите, Галя, — осторожно начал он, — а почему в ваших словах звучит такая непоколебимая уверенность?
— Если я скажу, что у меня очень хорошо развита интуиция, это вас устроит, господин Гордон?
— Просто Руфус. Или Руф.
— Очень приятно, — мило улыбнулась девушка. — И всё же?
Экзорцист пожал плечами.
— Интуиция, Галя, великая вещь. Вот мне она подсказывает, что ваши слова основаны не на предположениях, а на знании. И мне очень бы хотелось узнать источник этих знаний, если это не тайна.
— Тайна, — волшебница выпустила тонкую струйку дыма и аккуратно стряхнула пепел в вычурную бронзовую вазочку. — Естественно, тайна. Но иногда обстоятельства складываются так, что хранить тайну становится опаснее, чем разделить её. Итак, это очень старая история…
Ночь давно вступила в свои права. Не первая ночь в этом мире, но мало чем отличающаяся от прежних. Такое же безоблачное небо, усыпанное звёздами, такой же тёплый неподвижный воздух, насыщенный незнакомыми ароматами. Пышная зелень закрывала небольшой дворик от посторонних взглядов… Да этим взглядам и неоткуда было взяться. На полдня пути от этого места вряд ли можно было найти хотя бы одного человека.
Хотя нет, не совсем так. Люди встречались — шагали по дорогам путники, ползли влекомые быками повозки с товарами, дородные торговцы раздавали указания охране и покрикивали на ленивых рабов. Иногда, оставляя за собой столбы медленно оседавшей пыли, шагали отряды воинов, проезжали боевые колесницы. Если отправиться дальше на юг, можно было добраться до великого города Урука, в котором обитало немыслимое по здешним меркам количество людей [56] . Пройдёт всего пара сотен лет, и царем Урука станет Гильгамеш, имя которого войдёт в легенды. Но это там, на юге. Здесь же в очередной раз пронеслась война. Кто мог уйти — ушёл, кто не смог или не пожелал — либо погиб, либо получил клеймо раба. Со временем люди вернутся и сюда, но это произойдет не слишком скоро. И уж точно — не в эту ночь.
56
Около 2800 г.
Так что тем, кто сейчас сидел у костра возле полуразрушенной хижины, не стоило опасаться лишних ушей. Да и окажись они тут — кто сумеет понять язык, столь отличный от шумерского.
— Я не вижу выхода, — человек, произнесший эти слова, был стар. В общем-то, он не являлся человеком в полном смысле этого слова, но вряд ли кто-то из обитателей Южной Месопотамии, взглянув на старца, усомнился бы в его принадлежности к роду людскому. — Не думаю, что охотники ша-де-синн и в этот раз сумели отследить направление перехода, но они не прекратят преследования.
— Мы примем бой! — мужчина средних лет вскочил с каменной плиты, на которой сидел, и его рука упала на эфес длинного меча из невиданного в этих краях светлого металла.
— Я знаю, ты всегда готов драться, Фрейр, — вздохнул старик. — И я бы согласился, имей ты какие-то шансы на победу. Но твой меч не остановит убийц. Ни твой меч… — он повернулся к юной девушке, застывшей в абсолютной неподвижности и не отрывающей взгляда от пламени костра, — ни твоя магия, Гэль.
Фрейр попытался что-то сказать, но, наткнувшись на холодный взгляд Тавра, сдержался. Предполагалось, что суашини-воины обладают примерно одинаковой силой и равным воинским мастерством. На практике же всегда выходило так, что кто-то из близких-по-рождению оказывался сильнее, становясь лидером, первым среди равных. Таким лидером в их небольшом отряде был Тавр, к словам которого прислушивались и непоседливая Гэль, и осторожная Фрейя. Таэрра и Туарр в расчёт не шли, их роль изначально сводилась к охране, и особых прав на собственное мнение они не имели. Сейчас химеры не принимали участия в беседе. Таэрра, пребывавшая в привычном маскировочном облике, настороженно вслушивалась в окружающую тьму, её напарник вообще отошёл от костра — яркие языки пламени мешали использовать ночное зрение. Оба были готовы в любой момент вступить в схватку, защитить хозяина. Если получится, конечно. За последние два десятка дней выводок потерял десятерых бойцов и, если охотники доберутся сюда, итог будет вполне предсказуем. Вряд ли две химеры смогут сделать что-то там, где не справилась дюжина.
Тавр, в отличие от горячего брата, тоже это понимал. Слишком многие погибли… из всех суашини их осталось четверо. Четверо из двух дюжин. К потерям, понесённым выводком, он относился равнодушно, не считая химер равными себе и своим близким-по-рождению. Но гибель каждого бойца ослабляла отряд, снижая шансы на успех очередного прорыва. Поэтому Тавр не собирался бросаться в очередную самоубийственную атаку… если не получит соответствующий приказ. Хозяина надо защищать любой ценой, этот принцип составлял основной смысл существования суашини, но годы войны научили Тавра простой истине — далеко не всегда опасность следует встречать грудью.
— Я принял решение, дети мои.
Он всегда обращался к ним именно так. И когда просил о какой-нибудь незначительной услуге, и когда отправлял на верную смерть. Дети… наверное, так оно и было. Войтен был выдающимся мастером, его суашини и химеры считались лучшими и старик этим не без оснований гордился. Мало кто из суаши давал сотворённым такую степень свободы воли, предпочитая менее инициативных, зато более послушных слуг. Химерам и вовсе редко доставался разум, куда больший упор делался на боевые инстинкты.