Возвеличить престол
Шрифт:
А я подумал о том, что повезло и России, да и самому патриарху, что он подсмотрел за художником в момент когда тот писал икону. На самом же деле лицо Кароваджева еще более озаряется вдохновением, когда он пишет картину «Мадонна Московская, кормящая младенца», где Лукерья кормит грудью их дочь. Хорошо, что темпераментный итальянец все-таки чуть поубавил свою спесь и бескомпромиссность, и учится быть лояльным. Но надо написать картину для церкви, так напиши, тем более, что за это ты получишь очень неплохие деньги. Уверен, что не меньшие,
А еще со следующего месяца начинает работать большая мастерская Караваджева, в которую уже отобрали пятерых, как сказал сам маэстро, «небезнадежных» учеников.
— Владыко, ты будешь на переговорах? — спросил я.
— А как же кесарю кесарево? Не ты ли радеешь, чтобы Церковь не вмешивалась в мирские дела, особливо касаемо иноземных дел? — лукавил патриарх.
— А ты, владыко, найди момент, да обскажи то, о чем сам же писал в «Правде» про притеснение православных и что Российская империя должна взять на себя ответственность по защите паствы, — сказал я и улыбнулся.
— Лукаво. Прости Господи! — патриарх перекрестился. — Через меня припугнуть ляхов хочешь?
— Умный ты человек, владыко! — я рассмеялся, рассматривая реакцию патриарха.
Когда Гермоген догадывается, что ему льстят, саркастически разговариваю, ерничают, но не может основательно все осмыслить, он смешно хмурит свои брови «а-ля Брежнев» и они у него смешно двигаются.
— Не по душе мне в плутовстве участвовать, государь, — после продолжительной паузы сказал патриарх. — Слово мое, коли оно сказано, исполнено быть должно.
— А я и не отказываюсь, владыко, объявлять о защите православия. Коли есть у нас возможности стать первой православной державой, то должны и опорой быть для всех православных, — уже серьезно говорил я.
— А коли ляхи какой закон примут о запрете, али новым притеснением нашей веры? Ты войну начнешь? — спросил Гермоген, но сам же отвечал на свой вопрос. — Нет, не будет войны! Я уже понял тебя. Ты не хочешь неподготовленных войн. И все то противостояние, что было год назад, оно вынуждено, от чего ты и печалился. Так что войну не объявишь, а слова будут сказаны. А что будет, коли слова сказаны, а за ними ничего нет?
— Ты прав, владыко, но и не прав в то же время. Все должны знать, что мы готовы воевать для подтверждения своих слов. Ведь не так и обязательно идти сразу же в бой, главное, чтобы враг был уверен, что мы это сделаем. А для того есть наша газета «Правда», есть разведка, коей Захарий Петрович Ляпунов руководит. Мы подведем войска, отведем их, объявим во всеуслышание, что готовимся к войне и преувеличим свои силы. Много есть возможностей ввести в заблуждение ворогов, — говорил я, при этом понимая, что, действительно, есть в словах патриарха зерно истины.
Тут нужно понимать существующие реалии, когда политика еще более-менее прямолинейна и за свои слова нужно отвечать. Это в будущем можно долго и упорно говорить о том, что будет, если… А случись это самое «если», так и заднюю дать. В этом времени с таким подходом сложнее. Вместе с тем, те же византийцы-ромеи описываемым способом много вопросов в своей политике решали, при этом долго «держали марку», будучи уже не в силе.
— Плутовство сие, — патриарх повторялся. — Но я помогу тебе, государь, как ты поможешь русской православной церкви стать во главе православного мира.
«И кто из нас еще плут?» — подумал я, но решил уже заканчивать разговор.
— Откушай, владыко, со мной! — пригласил я Гермогена на завтрак.
Ксюха на завтраке была сама скромность. Глазки потупила, медленно ела, при этом крайне мало, в разговор не встревала, если только не в угоду патриарху.
— И что это было? — спросил я жену, когда патриарх решил сходить проинспектировать кремлевских священников, а на самом деле, наверняка, добавить к завтраку, так мы ели ну очень скромно: овсянка с вареными яйцами, салат из огурцов со сметаной.
— Ну а как еще быть, когда и патриарх за столом нашим? Ты понять должен! Меня выдернули из монастыря, по Кремлю ходят сплетни, что мы с тобой… — Ксения зарделась. — Расслабилась и кричала той ночью, уж больно ты резвый был. Тише нужно, а вроде и муж с женой, а непотребство какое.
— Эй! Не нужно тише! Пусть завидуют нашему счастью! — я, действительно, испугался, уж больно в последнее время мне нравится то, что мы делаем в постели. — Мы муж и жена и…
— И ты семя изливаешь мимо! — упрекнула Ксеня.
— От того, чтобы поберечь тебя. Лекари говорили тебе, что больше половины баб помирают если не при родах, то от истощения от частых беременностей? — уже и я повысил голос. — И я так решаю! Детей беречь нужно родившихся, а не рожать каждый год и уповать на волю Господа. От того так же и дети мрут, что матери больные.
— Тогда то, что мы делаем — блуд! — выкрикнула Ксения и резко встала из-за стола. — Я по-твоему блудница? А еще девок стало много в Кремле, да приставил ко мне молодых невест, что все под стать твоему вкусу? Молодые…
Разъяренной фурией Ксения вышла из столовой.
А что, бывает так, чтобы в семье не было ссор и оба супруга всегда относились друг к другу адекватно? Может и есть у кого, но я об этом не знаю. И мы иногда ругаемся. Зато потом… как же сладостно и страстно миримся!
Подарить что ли цветов жене? Нет, она их ненавидит. Территория Кремля усеяна тюльпанами и розами настолько, что пестрит в глазах и подарить букет, условно, сорванный с клумбы — не лучший вариант. Но я знаю, что можно было бы подарить Ксении — колье. Я выкупил у одного персидского купчины очень интересные рубины, которые обошлись в большие деньги.