Возвращающий надежду
Шрифт:
С прощальными поклонами все вышли, громко сожалея по поводу роковой фамильной вражды. И не удивительно: каждый из посетителей Одиго имел на совести не менее одного убийства из родовой мести.
Одиго проводил дворян до крыльца. Тут к ногам его приникла женщина.
— Марго! — воскликнул он. — Это вы, моя добрая?
Он поднял ее и крепко обнял. Всхлипывая, жена Рене твердила:
— Напрасно я дала волю бабьему гневу: вас могут убить! Мужу бы надо написать, да боюсь. Ведь доказательств у меня нет. Позвольте, сеньор Бернар: это вас спасет от лихих врагов.
И она сняла с себя и повесила ему на шею золотой образок святого Николая, покровителя деревни.
Группа дворян разноцветной кучкой выделялась на сером фоне крестьянских курток. Дворяне бдительно проверяли весь распорядок церемонии, чтобы не произошло каких-либо отклонений от старинных правил «божьего суда». Когда Одиго ступил за ограду, сьер Шарль де Коаслен вышел в качестве арбитра и громко провозгласил имя и звание первого противника Бернара — Маркэ д'Оливье. Потом, переведя дух, спросил:
— Соблаговолит ли благородный сеньор Одиго назвать род оружия, коим ему желательно биться?
— Кавалерийская пика, — ответил Бернар.
Сьер де Коаслен о чем-то пошептался с Маркэ Оливье и возразил:
— Пика достойного сьера Оливье сломана при защите замка.
— Ну, тогда шпага, — сказал Одиго.
— Шпага достойного сьера Оливье у него отнята и осквернена руками мужичья.
— Предлагаю ему свою, — пожал плечами Одиго, гадая, до чего дойдет низость Маркэ и какие еще отговорки придумают, чтобы сорвать поединок,
— К сожалению, чужое оружие не подойдет доблестному сьеру Оливье. Ибо как сеньор и кавалер он привык биться только своим.
Настало молчание. Одиго был в затруднении: Маркэ использовал то обстоятельство, что предстоял не поединок, а судебная тяжба оружием. Обычай тут допускал разные проволочки.
В толпе молчали. Вдруг веселый женский голос громко предложил:
— Дать им по палке, и пусть сражаются, как муженьки наши в кабаке!
Хохот далеко разнесся по полю. Чтобы не делать из древнего обычая посмешища, Одиго послал врагу новое предложение, которое на этот раз было принято. Солнце уже стояло высоко, и место поединка — овальной формы лужайка — выделялось среди темной зелени кустарниковых зарослей и рощи веселым светлым пятном. Противники должны были обменяться выстрелами, поэтому зрители разошлись врозь, куртки и накидки крестьян теперь темнели на воем пространстве Шамборской долины. Один Жак Бернье упрямо остался стоять на месте, как ни отгоняли его ради его же безопасности. Мужик сурово и недоверчиво оглядывал исподлобья местность, за ним стояли оба его сына. Пропела труба, и с разных концов на луг шагом выехали два всадника. Бернье пристально смотрел то на них, то на рощу, ворча что-то о дворянских штучках. Ткнул куда-то пальцем через плечо — и оба Жака с ружьями стремглав бросились через кустарник в рощу.
Противники теперь стояли в противоположных концах луга на конях. Их пистолеты торчали в седельных кобурах, ноги были вдеты в стремена, левые руки сжимали поводья. Тучный Маркэ обливался потом и то и дело вытирал ладони о штаны.
Вновь протянулся сигнальный трубный звук. Всадники, пришпорив коней, галопом помчались друг другу навстречу. В руках их, локтями опирающихся на луки седел, темнели длинные пистолетные стволы. Две фигуры посреди луга слились в одну. Щелкнули выстрелы, пули со стоном ушли в голубую даль. Оба кавалериста, сделав вольт, вздыбили коней и ускакали в разные стороны.
Снова труба, топот копыт, выстрелы. Маркэ, уносимый в седле, безжизненно раскинул руки, тело его, раскачиваясь все сильней, заваливалось набок. Подбежавший секундант поймал его лошадь и снял убитого. В это время ударил еще один выстрел — из рощи. Бернар быстро обернулся, схватился за плечо и скорчился в седле.
— Чей это выстрел? — тревожно заговорили окружавшие его судьи и секунданты. — Кто нарушил условия поединка?
— Перевяжите мне плечо, — сказал Одиго. Он был бледен не столько от раны, сколько от гнева, и никому не хотелось встречаться с ним взглядом.
— Вы ранены, сьер, — участливо сказал де Коаслен и громко объявил: — Второй поединок не состоится!
— Состоится! — сказал Одиго голосом, от которого все вздрогнули. — Даже если бы у меня не было руки!
Сняли с него буйволовую куртку, рубашку, осмотрели рану и нашли, что пуля из рощи пробила бицепс левой руки, не задев кости. Это и продиктовало условия нового поединка. Плечо крепко забинтовали, и Бернар тщательно обмотал раненую руку плащом из толстого сукна.
Остался последний из братьев — самый молодой и самый опасный. Робер Оливье стоял поодаль, наматывая на левую руку плащ. Лицо его было не такое грубое, как у братьев; бледное, оно выражало напряженную до отчаяния ненависть.
Оба врага скинули куртки и остались в одних рубашках. Робер сбросил башмаки — снял сапоги и Бернар. Трепет безысходности пробежал по окружающим: какая-то обреченность была во всех этих аккуратных приготовлениях. Робер медленно обвел взглядом молодые деревца на опушке рощи.
Опять пропела труба. Противники стали сходиться.
Головы их были непокрыты, в руках сверкали гибкие эпе де вилль — легкие городские шпаги, или рапиры, с широкой, но неглубокой чашкой и тонким эфесом. Дуэльный этикет требовал учтивого приветствия перед боем. Робер грациозно отсалютовал шпагой, Бернар ответил тем же.
— Я последний у тебя на дороге, — улыбаясь, вполголоса сказал Робер, — об меня ты и споткнешься. Егерь брата немного опоздал со своим выстрелом из рощи… ты понимаешь?
— Чего же иного можно ожидать от Оливье? — сказал Бернар. — От убийц малых детей?
— Мы не убивали девчонку, — возразил Робер. — Мы только хотели ее припугнуть, чтобы она была послушней. Но ты — последний, кто об этом узнает.
— Я обещал тебе, что ты умрешь, — сказал Бернар. — Вижу: тень уже упала на твое лицо. Ты молод, и мне тебя жаль.
Оба одновременно согнули колени правых ног, выставив их вперед, и сталь звякнула о сталь.
Робер стремительно выполнил серию круговых ударов, ловко используя инерцию отбива; Бернар, оберегая раненую руку, защищался «а темпо» — отклонением всего тела и отвечал сильными сдвоенными атаками — репризами. Он давно не держал в руке рапиру и отяжелел, но хуже всего, что от резких движений повязка сползла и под плащом потекла кровь.
Роберу удалось провести блестящий «демисеркль»: он отбил укол в голову, подбросив чужой клинок вверх, и сразу после того послал свой клинок в грудь Одиго. Тот едва успел перехватить его своим плащом. Острие задержалось в плотной материи, и Одиго смог выполнить ответную атаку — рипост, но при этом противники сблизились к взаимно захватили гардами чужие клинки. Тогда Робер намеренно толкнул Бернара плечом в простреленное плечо.