Возвращение блудного Конструктора

Головачев Василий Васильевич

Вакула расслабился, накинул халат, хихикнул, заметив смятение в глазах гостя.

– Как видишь, я только с виду рохля и мямля, а вообще-то не лыком шит, смогу постоять за себя, если представится возможность.

– Борьба, штанга?

– Ни то, ни другое – пятиборье. Хотя в свое время занимался и борьбой, по-любительски, в охотку.

– Тогда все в порядке. – Ратибор пожал широкую мягкую ладонь хозяина, которая на одно мгновение превратилась в клещи и тут же ослабила нажим. – Желаю держать себя в форме и впредь. Кстати, вы включены в тревожную команду и по режиму «Шторм» обязаны всегда и везде носить рацию, вам ее должны были уже передать.

– Передали. – Физик

небрежно махнул рукой. – Нацеплю завтра утром, коль уж необходимо. Заходи в гости, даже без всяких оснований и причин, просто так. Один или с дамой.

– Если освобожусь, – вежливо пообещал Ратибор.

Домой он попал спустя полчаса без всяких происшествий, привычно перебирая в памяти пункты плана на завтра, не замечая, что его на пределе возможностей, с использованием ультраоптики и летающей микроаппаратуры сопровождают по крайней мере две группы людей, каждая со своим лидером.

В течение шести дней в ритме жизни Берестова ничего не менялось: координация громадных людских коллективов, материальных средств и энергоресурсов, брошенных на решение проблемы «защиты от выстрела» – как стали называть строительство Т-конуса, с помощью которого люди хотели избавиться от «пули» Конструктора, – отнимала все физические, интеллектуальные и эмоциональные силы, а также личное время без остатка. Приходилось напрягаться, на ходу учиться лавировать, гибко реагировать на запросы специалистов разных рангов, обходить острые углы в решении личностных отношений и безошибочно выбирать из всех альтернатив единственно правильное решение. И все же каким бы ни казался тяжелым труд оператора, в один прекрасный момент Ратибор почувствовал, что ему… скучно! Положение стабилизировалось, маховик работы раскрутился и держал набранные обороты, сбои в снабжении стройки необходимыми материалами прекратились, «Общество по спасению Конструктора» хотя и давало знать о себе, будоража общественность видеопередачами «с места событий», но особенно не тревожило, тем более что им занимался сектор комиссара-один; ничего особого вокруг не происходило, и работа оператора «Шторма» превратилась в рутинное дежурство сродни стайерскому бегу: держи темп да смотри под ноги, чтобы не споткнуться и не упасть.

Быстро охладевший к уважительно-фамильярному званию «опер», Берестов наметил было конфликт с Железовским, зная, что тот к смене амплуа подчиненного относится резко отрицательно, – надоело постоянно выслушивать одергивания Умника типа: «Оперу-прима от опер-секунды – нецелесообразно этот вопрос решать лично», как вдруг одно за другим начались странные и страшные события, потребовавшие пересмотра всей доктрины «защиты от выстрела», и Ратибор хотя и с трудом, но все же настоял на личном участии в расследовании происшествий.

Во вторник девятого августа физик-эксперт Управления аварийно-спасательной службы Гордей Вакула был обнаружен мертвым в лаборатории Института внеземных культур, где он с коллегами занимался исследованием зондов и других материальных объектов, попавших в зону Большого Выстрела.

Ратибору не удалось прибыть на место происшествия в числе первых, он был в этот момент далеко от Земли, в зоне, где началось строительство Т-конуса, но, вернувшись из рейда, первым делом посетил морг управления, где находилось тело Вакулы.

Врачи, обследовавшие физика, растерянно развели руками, констатировав «смерть от остановки сердца», но добавить к диагнозу ничего не могли. На теле Вакулы не было обнаружено ни одной царапины, ни одного ушиба или травмы, в том числе и внутренней, не страдал он и ни одной из скрытых форм болезней, так что «презумпция естественной смерти»

отпадала, хотя и насильственная не была определена достоверно. Бывший спортсмен, мастер спорта по пятиборью, обладал великолепным здоровьем, ни на что не жаловался, не знал, что такое недомогание, но в ночь с девятого на десятое августа, отпустив сотрудников, сел за стол, превратил его в терминал инка и… умер.

– В принципе убить человека, не оставив никаких следов, можно, – сказал медэксперт управления, сопровождавший Ратибора. – Хотя, как говорил философ, что такое смерть, не знают даже мертвые.

– Как? – угрюмо полюбопытствовал Ратибор, пропустив мимо ушей вторую часть фразы.

Эксперт его понял.

– Двумя способами. Первый – с помощью гипнодозатора, преодолев порог инстинкта самосохранения, второй – с помощью генератора «пси-хаоса», излучающего в широком диапазоне пси-спектра и создающего так называемые «шумовые наводки в нервных узлах». Аппаратура такого типа, кстати, используется в клиниках для лечения нервных и психических расстройств. Измени слегка параметры прибора – и готово оружие. Но мне… – эксперт помялся, – быть категоричным не хотелось бы. Мы успели провести сканирование мозга умершего и… не нашли никаких следов гипноатаки. Если Гордея убили, то неизвестным мне способом, хотя я и не верю в убийство. Но и его «естественная смерть» – тоже немалая загадка.

Ратибор кивнул, постоял у тела физика, ничуть не напоминавшее в данный момент тело спортсмена, каким он его видел неделю назад, и молча вышел из помещения.

– Будем работать, – виновато сказал ему вслед медэксперт.

Из управления Ратибор направился в Институт внеземных культур, расположившийся в живописной местности на берегу Оки под Рязанью, и осмотрел лабораторию ксенологических проблем, здание которой с виду представляло собой «наглядное изображение» атомной решетки алмаза, на много порядков превышающее по размерам прототип: одиннадцать одинаковых двенадцатиметровых линз соединялись прозрачными стволами лифтов и прочих коммуникаций в красивую ажурную конструкцию. Главный компьютер лаборатории находился в центральной «линзе» комплекса, но помочь ничем не мог: никаких следов, способных приоткрыть завесу зловещей тайны, ни розыскники, ни следователи управления не нашли.

Когда Ратибор вошел в операционный зал, разделенный светящимися перламутром стенами на блоки, он увидел лишь выглядывавшие из-за спинок кресел головы сотрудников лаборатории и специалистов других институтов, которые работали с компьютером за своими столами: на головах эмканы, над столами – развернутые виомы, на столах – около десятка «усов с орехами», разного рода оконечных устройств связи: записи и обработки данных.

Побродив по залу, Ратибор наугад задал курс лифту, и прозрачная капсула доставила его к складу: вдоль кольцевого коридора с подвеской магнитного транспортера располагались вакуум-камеры с зондами, датчиками, машинами и другими предметами, побывавшими в «стволе» Большого Выстрела, до которых у исследователей не дошли руки.

В первых, самых больших камерах располагались бывшие машины и транспортные средства: маяк границы, шлюп грифа погранслужбы Честмира Тршеблицкого, куттер, два вакуум-плотных галиона и машины поменьше – неф, пинассы, одноместные манипуляторы. Ратибор остановился возле бокса с куттером: если бы не вспыхнувшая в толще прозрачной стены надпись – узнать машину было бы невозможно. Некогда красивая, эстетически совершенная, стремительных обводов тройная «капля» превратилась в сморщенный, уродливый, покрытый белесыми наплывами «гриб-трутовик», верхний горб которого плавно переходил в изогнутые «оленьи рога».