Возвращение блудного сына
Шрифт:
– «О-о! А это мне!» – во всеуслышание пошутил он.
– «А за что тебе-то?» – ревностно вмешалась, непонимающая шуток, условно-безусловно рефлексирующая Павлова.
– «Да за красивые глазки!» – без задней мысли продолжил Платон шутку, видя, как симпатичная посетительница с улыбкой внимательно всматривается в его, ещё не потерявшее красоту, немолодое лицо.
– «И мне тоже!» – вдруг жалобно из угла заскулил опьянённый пивом Гудин.
– «А ему… вообще-то, тоже можно! Но полбутылки!» – сжалился над однооким просителем Платон.
И месть не заставила себя ждать. Надежда и Иван, как два сапога – пара, на двоих опустошили втихаря от Платона, подаренную всему коллективу
– «А где ключи?» – спросил тот Платона о ключах от склада, бесцеремонно перебивая его беседу с Ноной.
– «Там, в двери!» – словно сгоняя назойливую муху, мотнул Платон головой в сторону уже пройденной старцем двери.
Когда тот вошёл на склад, Нона вполголоса прокомментировала:
– «Сытый, пьяный, и довольный!».
– «С чего это?» – удивился Платон.
– «Так они с Надькой вино красное пили! А тебя ведь не пригласили?!».
– «Так голь на выдумки хитра!» – нарочно громко вслед уходящему Гудину, объяснил ей Платон.
– «Убогость души не лечится!» – завершила его мысль мудрая женщина.
Вечером Платон по электронной почте сначала поздравил своего второго сына Владимира с днём рождения, а потом ещё и по Skype с удовольствием пообщался с ним и внучкой Дианой.
На следующий день, в субботу, лыжная прогулка неожиданно сорвалась. Уже надевая лыжный комбинезон, Платон услышал шум довольно сильного дождя, и не рискнул мокнуть под ним, боясь последствий.
Из-за пропущенного лыжного похода его настроение в этот день, мягко говоря, не было приподнятым, и он с надеждой ожидал воскресенья.
Даже знакомые продавщица продуктового магазина «МагазинЧик», размещавшегося в его же жилом доме, в который Платон спустился ближе к вечеру, сами спросили грустного, а почему он сегодня не просит молоко «Бабушку в очёчках плюс полтора» и батон «живого» нарезного?
– «Да я что-то на прилавке их не увидел!» – вывернулся писатель.
Однако наступившее утро воскресенья вселило надежду на благополучный исход дня. Ведь Платон не хотел заканчивать лыжный сезон внезапно, как это чуть было не случилось накануне.
Он чувствовал, что этот воскресный поход может стать для него заключительным в сезоне, и хотел поставить чёткую и жирную точку по его завершению.
Скольжение было приличным, но лыжи со смешным звуком «хрум» частенько чуть проваливались под пяткой в лыжню. Поэтому думать о рекордах не престало. Да Платон теперь и не стремился к этому.
Ведь ещё в начале прогулки он понял, что через неделю речи о скольжении уже идти не будет вообще, а на лыжах он сможет перемещаться лишь, «як посуху».
Поэтому Платон поставил себе задачу сейчас не суетиться, а последний раз в сезоне насладиться ни сколько лыжнёй, сколько зимним лесом. Он долго катил в одиночестве, не тратя лишних сил, глубоко вдыхая тёплый и вкусный ранневесенний воздух, иногда даже любуясь теперь полностью оголившимися деревьями и кустами. В лесу явно пахло мокрой древесиной, но ещё он ощутил и какие-то непонятные, но почему-то приятные ароматы. В низинах и на открытых полянах, от испарения влаги, стоял густой, белёсый туман, повсеместно напоминавший брызги от упавшего с большой высоты снега. Но на возвышенностях и пригорках воздух был уже предельно прозрачен, а не только чист и свеж. И это несколько успокоило лыжника. Ведь несколько лет назад он так надышался всё сплошь окутавшими, туманными, лесными, весенними испарениями, что надолго и сильно заболел бронхитом. Но на этот раз такого исхода пока вроде бы не намечалось.
Долгое время Платон на лыжне был одинок.
В лесу в этот раз не было даже пешеходов. И только рыбаки на озере составили его лесную компанию.
Но на обратном пути, ловко идущий навстречу ему коньковым ходом лыжник, вдруг оказался весьма смуглым представителем Средней Азии.
Наверно со снегов Памира?! – решил давний знаток географии и этноса.
В отличном, и даже в праздничном расположении духа возвращался Платон домой, невольно передав свой настрой и своим домашним.
На следующий день в столовой ему вернули его стихи за прошлый год.
Новая сотрудница Нина, уточнив у Платона, его ли это стихи, объявила ему:
– «Мне Ваши стихи очень понравились! Они… просто обалденные!».
Подбодренный такой небывалой похвалой и пользуясь относительно свободным временем на работе, Платон окончательно дописал стихотворение, посвящённое коллективу этой столовой – «Две богатырки»:
Из трёх богатырок осталось лишь две.На отдых ушла Валентина.Невольно ушла, покоряясь судьбе.Опора она теперь сына.А две богатырки? Так то ж коллектив!Вдвоём они добрая сила.Накормит любая из этих двух див:Наталья, или Фаина.Брюнетка с глазами почти бирюзы –Наталья бывает за кассой.Распущены волосы – символ красы,Чернеют до пояса массой.А первой встречает всегда, каждый день,Улыбкой «блондинка» Фаина.И ей улыбаться народу не лень.Ведь губы её, как малина.Каштановый блеск, с поволокой глазаВесельем, добром озаряют.Когда Вас встречает такая краса,То «мысли» Вас вмиг осеняют.Недавно пополнился сей коллектив«Блондинками», коим «за… сорок».Стихами своими и их одарив,Узнал, как поэт я им дорог.Такая оценка вселяет в меняУверенность в будущем нашем.Но требует строже взглянуть на себя,На что сочиняем и пишем.Добро, как известно, рождает добро,Вселяет уверенность, радость.Путь к счастью всегда открывает оно,Сметая с пути нечисть, гадость.И я бы желал «богатыркам» опять,А с ними всему коллективу:Всегда так работать, как прежде, на пять,Стиха подчиняясь мотиву!Это стихотворение словно поставило многоточие вместо ранее запланированной точки. После завершения года Быка, Платон, сам по натуре бык – не хищник, а доброе, не плотоядное, работящее животное, напоследок словно поддавал рогом всех своих недоброжелателей от литературы.
И вообще, понедельник, 22 марта – день весеннего равноденствия – словно окончательно подвёл черту под весьма успешно проведённым зимним, лыжным и творческим сезоном, под рекордно снежной зимой, под необыкновенным зимовьем семьи Кочетов.