Возвращение блудной мумии
Шрифт:
Нет, это уже ни в какие ворота не лезет. Не ритуальное песнопение получается, а прямо издевательство какое-то над мертвым.
Неудача с подбором рифм окончательно добила меня. Чувство вины стремительно нарастало. Голова кружилась все сильнее. Неужели я собираюсь грохнуться в обморок? Грохнуться мне, конечно, не удастся, поскольку я лежу на кровати…
Я уже почти провалилась в спасительное забытье, когда то ли внутренний голос, то ли остатки здравого смысла напомнили, что в моей квартире только что произошло убийство, и, если не принять срочных мер, Ника на долгие годы упрячут за решетку, да и мне не поздоровится — я вполне могу загреметь на нары как соучастница!
Время для обморока было явно неподходящим, равно как и для ритуальных песнопений. Для начала следовало хоть как-то исправить ситуацию, а потом уже терять сознание, терзаться чувством вины или впадать в депрессию.
Зажмурив глаза, я помассировала виски, стимулируя работу мысли.
"В конце концов, Бонгани был врагом, — Мысленно сказала я себе, безуспешно пытаясь успокоить нечистую совесть. — Он угрожал мне пистолетом, похищал меня, заставлял глотать вредное для здоровья снотворное, и наверняка Именно он бы меня прикончил, не найди я мандалу для мистера Гуманность. Нику, конечно, не следовало его убивать, но в жизни случаются всякие непредвиденные обстоятельства. Имеет смысл посмотреть на все это дело с другой стороны. Как говаривали древние римляне: “Лучший подарок, который ты можешь сделать другу, — это труп его врага”. Будем считать, что Ник, как настоящий друг, сделал мне подарок. Жаль только, что живем мы не в Древнем Риме. Там бы у нас не возникли проблемы с законом. Теперь надо решать, как спасти Ника. Сначала следует избавиться от трупа, а затем каким-то образом объяснить исчезновение негра Кеннету ван дер Вардену. Что бы такое соврать мистеру Гуманность? Ладно, потом придумаю. Избавиться от тела — вот наша основная задача”.
— Если бы мы были в России, можно было бы сделать из Бонгани пирожки и оптом продать торгующим беляшами кавказцам, — задумчиво произнесла я, переходя на английский. — Жалко, что нет кислоты, чтобы растворить труп. В принципе, можно нарезать его мелкими кусочками и спустить в унитаз, хотя это рискованно. Соседи могут обратить внимание на то, что мы слишком часто спускаем воду в туалете, да и канализация, не дай бог, засорится. Целиком тело вытаскивать из квартиры ни в коем случае нельзя. Придется расчленить его в ванной, а потом выносить по частям. Вот если бы у меня была собака, я могла бы скормить мясо ей.
Я почувствовала, как матрас прогнулся, и догадалась, что Ник сел рядом со мной.
Открыв глаза, я увидела окровавленный мясницкий нож, который Миллендорф продолжал сжимать в руке.
— Скормить черномазого собакам? — одобрительно посмотрел на меня детектив. — Неплохая идея. Я люблю собак.
— Я тоже люблю собак, — вздохнула я. — Особенно черных терьеров. У меня в Москве есть черный терьер. Ее зовут Мелей. И кот тоже есть. Думаю, если бы они поднапряглись, то за пару-тройку дней слопали бы Бонгани без остатка.
— Ты часто кормишь своих животных трупами?
— Да нет, до сих пор как-то не приходилось. Я не имею обыкновения резать своих гостей.
— Что это было?
— Ты о чем?
Я никак не могла отключиться от темы избавления от трупа.
— Вой, взрывы, светящийся туман…
— Ах это…
— Это, — подтвердил Ник.
— “Убойные сюрпризы”, — объяснила я. — “Разноцветные привидения”, “зов сексуально озабоченного мертвеца”, “загробный гомерический хохот” и все такое прочее.
— Понятно, — кивнул Миллендорф.
— Я не подумала.
— Естественно, — съязвил Ник. — Для того чтобы думать, как минимум, требуется иметь мозги.
— Прости.
— Пустяки, — беспечно махнул рукой Миллендорф. — Спасибо, что не устроила чего-нибудь похлеще. Ты ведь могла взорвать в квартире прыгающую мину или отравить нас нервно-паралитическим газом.
— За кого ты меня принимаешь? Я всего лишь хотела вас разыграть. Эти игрушки совершенно безопасные. К твоему сведению, они официально продаются в магазине. Их даже детям покупают. Насколько я помню, в ближайшем будущем тебя собираются убить, а меня — засадить за решетку на всю оставшуюся жизнь, — раздраженно сказал Ник. — Любой нормальный человек на твоем месте думал бы только о том, как найти эту чертову мандалу, вместо того чтобы устраивать в собственной квартире генеральную репетицию конца света. Я не прав?
— Вообще-то я испытывала на вас психологическое оружие, — пояснила я. — Мне пришло в голову, что на Кеннета ван дер Вардена в соответствующей мистической обстановке подобные “убойные сюрпризы” могли бы произвести неизгладимое впечатление. Вдруг у мистера Гуманность от испуга случилось бы нечто вроде “озарения” или “просветления”, и он раздумал бы меня убивать? Шоковые воздействия на психику иногда приводят к кардинальному пересмотру жизненной позиции.
— Это ты в книжке прочитала?
— Не помню, — пожала плечами я. — Может, и в книжке. Но, говорят, такое действительно случается.
— Не стану с тобой спорить. Так что ты там бормотала насчет избавления от трупа? Кажется, я слышал что-то насчет кавказцев и пирожков.
— Я просто размышляла вслух. В России кавказцы, чтобы не тратиться на мясо, начиняют пирожки кошатиной, собачатиной и человечиной. Жаль только, в Барселоне кавказцев мало, да и беляшами они не торгуют — рэкет и торговлю наркотиками.
— Подумаешь, кавказцев нет, — сказал Ник. — Зато здесь китайцев полно. Можно спихнуть Бонгани китайцам. Как только где-нибудь открывается китайский ресторан, немедленно в радиусе километра от него исчезают все бродячие кошки. С их кисло-сладкими соусами готовь хоть мамонта, хоть крысятину, хоть кенгурятину — все равно ни один гурман не разберет, что он ест.
— Кстати, о китайских ресторанах, — неожиданно спохватилась я, втягивая носом воздух. — Тебе не кажется, что паленым пахнет? Нам еще пожара не хватало.
— Черт! Отбивные!
Спрыгнув с кровати, Миллендорф ринулся на кухню.
— Ну вот, и отбивные погибли, — грустно произнесла я, поднимаясь с кровати. — На редкость неудачный день.
Тело Бонгани по-прежнему лежало на ковре. Впрочем, было бы странно, если бы оно исчезло. Покойники не имеют обыкновения незаметно уползать под шумок.
Лицо негра было искажено ужасом. В этом тоже не было ничего удивительного. Если бы меня зарезали под “рев голодного оборотня”, вряд ли бы я умерла с умиротворенной улыбкой на устах.
При виде трупа меня снова начали терзать утихшие было угрызения совести. Бонгани, конечно, был врагом, но врагом вполне симпатичным, да и со мной он всегда обходился вежливо.
В кухне Ник, отскребая ножом от сковородок остатки отбивных, отводил душу, вдохновенно ругаясь на африкаанс.
"Какой же он большой, — сокрушенно подумала я, вспомнив о необходимости в срочном порядке избавиться от трупа. — Килограммов на девяносто потянет, а то и на все сто. Был бы он лилипутом, и проблемы бы не возникло. Бушмены вот такие крошечные, что их запросто можно в рюкзаках перетаскивать, и никто ничего не заподозрит. Хоть и не хочется, но придется его расчленять”.