Возвращение бомжа
Шрифт:
Гек, улыбаясь еще шире, оглядел собравшихся и вытащил из-за пазухи сложенный вчетверо листок. Развернув бумагу, он зачитал:
«В честь своего воцарения на гондурасском престоле повелеваю — разрешить распитие спиртных напитков с тринадцати лет.
Агроном. Подпись. Печать».
Швырнув указ прямо в лицо бармену, он заявил:
— Так-то, деревня! Новостей не знаем, что ли?
Через час порядком прибалдевшие карапузы, на столе у которых громоздилась целая батарея разнообразных бутылей, почувствовали себя совсем уж настоящими героями — вся таверна давно бухала за их счет, и сюда стекались все давние друзья «широкой четверки» и просто любители выпить на халяву.
Слегка уставший от славы Сеня давно уже искал альтернативных развлечений. Пошарив взглядом по битком набитому залу, он зацепил неопытным глазом несколько девах пофигуристей и, не сумев сделать окончательный выбор, обратился за советом к Федору:
— Слушай, ну, положим, бухать нам можно уже, а с бабами, с бабами как быть? С бабами нам можно?
Взгляд Федора, медленно, но верно уплывавшего по пьяным волнам, говорил о многом, но язык его все еще был хорошо подвешен:
— Сеня!!! Ты че, не понял? Наше время пришло! Мы знаешь кто? Мы — молодая поросль демократии, и поэтому нам все можно.
Сеня понятливо кивнул головой и, встав из-за стола, покачиваясь, направился к самой пышногрудой красотке. Отпихнув какого-то хмыря, увивавшегося подле девахи, он икнул и заявил:
— Я старый солдат и не знаю слов любви.
Ухватив ее за руку, он направился к выходу, таща за собой не слишком-то упирающуюся тетку.
На свадьбе у Сени гуляли шумно и долго, правда, сама гулянка мало чем отличалась от предыдущего форменного алкотерроризма, устроенного «ширской четверкой» в родном поселке. Карапузы то и дело принимались размахивать разнообразными бумагами, позволявшими им творить всевозможные бесчинства на законных, как оказалось, основаниях.
Чук, к примеру, щеголял ксивой старшего оперуполномоченного, Гек оказался помощником депутата, Федор — особой, приближенной к императору, а Сеня на поверку вышел «советником при президенте по вопросам демографии». К моменту, когда демограф-практик решил скрепить свою половую связь узами законного брака, пьянка продолжалась уже не первую неделю.
Так что церемония узаконивания расставания Семена с холостяцкой жизнью не была даже поводом — скорее, не более чем антуражем. Определенное разнообразие вносило лишь то, что бухали в смокингах, да еще Чук по незнанию вписался в очередной конкурс, и теперь его наркоприятель старательно выговаривал плавающему в алкогольном угаре корешу:
— Придурок, ты зачем букет невесты поймал? Правило знаешь? Пацан поймал — пацан сделал! Придется тебе теперь замуж идти.
Федор первым перестал посещать различные торжественные и не очень мероприятия — немало удивлявшиеся его поведению товарищи сообща решили, что длительное путешествие нанесло непоправимый ущерб его психике, ибо не всякий Федор — Конюхов.
Все чаще экс-кольценосец оставался один в доставшемся ему по наследству от Бульбы доме, перебирая семейные архивы и копаясь во всевозможной рухляди, которую, судя по количеству, бывший хозяин коллекционировал долгие годы.
В один из таких «обысков» он обнаружил в секретере бронзовую чернильницу с высохшими чернилами, в которых, скукожившись, торчало воткнутое перо. Порывшись в кладовке, он извлек на свет божий банку растворителя и, плеснув едкое содержимое стеклянной тары в письменный прибор, выковырял-таки оттуда допотопное «писало».
Вдохновленный своим первым «литературным успехом», он не остановился на достигнутом и вскоре окончательно пропал для общества, которое, впрочем, и само с облегчением махнуло рукой на странноватого карапуза, предоставив его самому себе.
Сеня, побывавший в «свадебном путешествии» на другом конце деревни, где и провел две незабываемые недели, наконец-то спохватился, решив проведать внезапно исчезнувшего с горизонта друга.
Дверь, в которую он постучался, была крест-накрест перетянута паутиной — похоже было, что Федор либо не выбирался наружу достаточно долгое время, либо попросту отсутствовал по месту прописки. Он уже собирался было уходить несолоно хлебавши, когда расслышал шаги внутри дома. Толкнув оказавшуюся незапертой дверь, он просунул голову внутрь и завопил:
— Федор Михалыч? Ау!
В конце коридора появилась недовольно-взлохмаченная голова одичавшего обитателя донельзя захламленных хором:
— А… это ты. Проходи.
Сеня прикрыл за собой дверь и прошел в комнату. В круге света, падавшего сквозь окно в потолке, восседал в высоком кресле бывший кольценосец, подоткнутый подушками с трех сторон, и что-то выводил в толстенной тетрадке, высунув кончик языка от излишнего усердия.
Сеня потоптался на пороге, потом придвинулся к продавленному дивану, присел на краешек, огляделся по сторонам и спросил:
— Ну, как дела?
Федор ответил не сразу, все еще продолжая старательно соблюдать наклон и округлость букв. Наконец, отложив перо в сторону, он обернулся к своему другу и махнул рукой, указывая на подсыхающие страницы:
— Да вот, закончил я твою книжку, Сеня. Глянь, название нарисовал.
Сеня подошел к столу, положил руку на плечо Федору и принялся вслух зачитывать записки приятеля:
— Краткий курс истории карапузов, автор — Бульба Сумкии. А также Братва и кольцо, Две сорванные башни и Возвращение бомжа, автор — Федор Сумкин.
С каждой новой строчкой в голосе его крепло волнение, губы его дрожали, левый глаз задергался, как у припадочного, и наконец, отдернув руку, словно плечо Федора ожгло ему ладонь, Сеня с нескрываемой обидой заявил самодовольно улыбающемуся другу:
— Это же я все придумал?!
Утративший, похоже, остатки совести карапуз даже не пытался оправдываться:
— Забей, Сеня. Жизнь полна неожиданностей. Ты придумал, я записал, кто-нить потом киношку снимет. Че ты паришься? Ну не бабу же я у тебя увел!