Возвращение Цезаря (Повести и рассказы)
Шрифт:
Гай несся по полю.
— Черная молния! — сказал Алексин.
— Темп отличный! — отозвался Иванов.
Гай бежал навстречу ветру. Он, как говорят охотники, шел челноком, то есть сновал туда-сюда, будто в руках невидимого рукодела-ткача.
— Гай умный, — радовался егерь. — Он все знает, как делать, будто старичком родился. Знает, что нужно идти строго челноком, так птицу не пропустишь.
— Это я учил его ходить математически точно, — хвастал Алексин. — Разложу печенья и вожу от кусочка к другому.
Туда-сюда, туда-сюда… Гай сначала
И вдруг встал — на полном ходу. Твердо, будто мгновенно отлитая из черного металла статуя, памятник всем охотничьим собакам.
Синеватые, металлические отсветы легли на спину Гая.
— Стойка! — выдохнули охотники. И у всех мелькнуло опасение: высидит ли птица? Подпустит ли их?
Они пошли к собаке — Иванов и старший егерь. Позади них пыхтел Алексин: он задыхался.
— А куда мы, собственно, летим? — деланно удивился старший егерь, желая показать каменную выдержку Гая на стойке. И охотники пошли тише, приноравливаясь к Алексину. Пока они шли, птица отбежала.
Тетерев уходил. Где хозяин? Гай оглянулся на охотников и прошел еще немного вперед. Встал — тетерев лег мертво, дальше стерня была низкая, его могли увидеть.
Гай пил запах тетерева. Он походил на прерывистое, бьющее из птицы пламя. А когда ветер стихал на минуту, Гай видел запах — носом! — как вздувающийся вверх пузырь. Он чуял всех — и тетерева, и сидевших в черном картофельнике куропаток. Их запах приходил в виде треплющихся по ветру нитей.
Чуял охотников и с ними движущийся сладкий и страшный запах ружей, составленный из запаха стали, кожи, горелого пороха и ружейной смазки. Гай полюбил его, начав охотиться.
Охотники подошли и остановились (а тетерев сжался, готовясь к полету). Охотники любовались собакой.
— Картина! — восхитился Иванов.
— Статуя! — решил Алексин. — Погляди, как он держит прут. — (Охотники называют так голый и сильный хвост пойнтеров.) — И Алексину, знатоку кровных собак, знавшему пойнтеров самых высоких, самых чистых кровей, хвост говорил о собаке, ее характере и настроении.
Он был в восторге от хвоста!
— Высший балл за красоту! Но каково-то чутье? Сила его?
— Ну, я полагаю, если он чует даже в такой ветер и холод, то… — говорил Иванов.
«Господи, сделай, чтобы все было хорошо…» — думал старший егерь. И ему, несмотря на знобкий ветер, лезущий под куртку, стало жарко.
— Как высоко поднят нос. Это стиль, — рассуждал Алексин.
— Он заклинает воздух! — кричал Иванов.
«Как бы не упустить птицу», — тревожился егерь.
— Вперед! — шепнул он, и Гай шагнул. Тетерев присел — черная собака подходила к нему неспешными шагами. Ближе, ближе… Тетерев разжал крылья, готовясь лететь.
— Вперед! — приказал старший егерь, и Гай шагнул раз-другой. Тетерев взлетел, борясь с ветром.
Он, быть может, и улетел бы, но ветер сбил его и понес в сторону. Иванов взял его первым же выстрелом «Шогрена», а Алексин считал шаги от стоявшего Гая к месту взлета птицы.
Сорок емких шагов! В такую погоду!
Он подошел и поцеловал собаку в макушку. Егерь счастливо и громко засмеялся, а Иванов пошел к сбитой птице.
Гай ожидал нового приказа искать.
Он напрягся, готовясь к первому быстрому прыжку. Но охотники не спешили, они рассматривали тетерева. Это был коричневатый, летнего вывода петушок. И они дули в перья, трогали его брови, расправляя, любовались раздвоенным и выгнутым в стороны хвостом.
— Я же говорил вам, он одинаково владеет чутьем и собой, — хвастался старший егерь. От удачи Гая он словно опьянел, и ему хотелось говорить без остановки. — Он талантлив, он любит меня лишь за то, что я охочусь с ним, — уверял егерь охотников.
По куропатке выстрелил Алексин (его была очередь), и удачно. Затем стрелял егерь, и снова Иванов, и опять Алексин. Они ушли с открытого поля и брели вдоль оврагов. Здесь тоже были поля, но мелкими заплатками. Вокруг них, в ржавых травах, прятались птицы: дичи оказалось достаточно. И в затишье Гай показывал сильное, дальнее чутье.
Он бежал — как летел; останавливался, подавал найденную птицу под выстрел и был счастлив. Хотя и сорвал коготь с передней лапы, и оцарапал ухо о сучок.
Одна только случилась каверза — из кустов к Гаю выбежала лисица с овальными ушами. И стала ласкаться. Странно долгоногая, она виляла хвостом и манила Гая за собой. Он не шел, но тоже вилял хвостом. (Это была Стрелка. И, обнюхиваясь с нею, Гай вспомнил дом, хозяина, Белого пса.) Но выстрелом, пущенным вверх, лису отогнали.
И снова Гай мчался, и металлом поблескивала его спина.
…Они принесли домой двух тетеревов, три серых куропатки и перепела. Старики говорили егерю о Гае, о блестящем его будущем. («Он будет чемпионом», — в один голос уверяли они.) Алексин велел привозить его на полевое испытание. Он гарантировал диплом первой степени по болотной дичи и золотую медаль на выставке.
— Ты не горячись! — останавливал Иванов. — По-всякому может случиться.
— Не должно случиться! — кричал Алексин, бегая по кабинету.
Егерь посмеивался и наливал старичкам крепкий, горячий чай.
И снова была ночь, и снова охота — так четыре дня подряд. Гай не уставал, но старики уже едва тянули ноги. Тут кстати подошел снег. Он тонко лег на землю и на крыши, опушил и деревья. Охота с легавой кончилась до следующей осени.
Старики жили у егеря еще несколько дней. Они много гуляли в лесу (там встречали и Полундина), находили воздух целебным и удивлялись тому, что живут в городе, а не здесь.
Егерь рассказывал о виденном им летнем токовании глухарей, показывал фото. Еще жаловался на собак — одичали и разбойничают в лесу.