Возвращение домой.Том 2.

Пилчер Розамунда

Он уже начал отчаиваться, когда на другой стороне улицы появилось наконец свободное такси. Руперт проголосовал ему рукой с пакетом; подними он трость, мог бы запросто потерять равновесие и упасть. Таксист заметил его, аккуратно развернулся и подъехал.

— Куда ехать, сэр?

— В клуб «Кавалерия», пожалуйста.

— Садитесь.

Нагнувшись, чтобы открыть дверцу, Руперт бросил случайный взгляд на поток пешеходов… и совершенно забыл о такси и обо всем остальном. Его внимание привлек молодой мужчина, идущий по тротуару в его сторону. Высокий, почти с самого Руперта ростом, обтрепанный, небритый и худющий. Кожа да

кости. Было в нем что-то смутно знакомое. Потертая кожаная куртка с поднятым воротником, на который спускаются густые черные волосы, старые серые фланелевые брюки, стоптанные нечищеные ботинки. Он нес коробку, из которой торчали листья сельдерея и горлышко бутылки, а темные глубоко посаженные глаза смотрели прямо вперед, как будто этого человека не интересовало ничто, кроме направления его пути.

Секунд через пять он поравнялся с Рупертом. Еще мгновение, и он растворится в толпе прохожих. В последний момент Руперт прокричал ему вслед:

— Гас!

Человек резко остановился и замер, как будто ему выстрелили в спину. Чуть помедлив, он обернулся и увидел Руперта, стоявшего у такси. Их взгляды встретились. Прошло несколько долгих секунд. Потом Гас медленно пошел назад.

— Гас! Я — Руперт Райкрофт.

— Я знаю. Я помню.

Вблизи его наружность оставляла еще более неутешительное впечатление — заросшее темной щетиной лицо делало его похожим на бродягу. Руперт знал, что Гас был в плену у японцев. Что его считали погибшим, а оказалось — он жив. Но больше он не знал ничего.

— Ты думал, я погиб?

— Нет, я знал, что ты уцелел. Я женился на Афине Кэри-Льюис, и до нас дошла весть из Нанчерроу. Чертовски рад тебя видеть. Что ты делаешь в Лондоне?

— Да так, ничего.

Таксисту надоело ждать, и он вмешался в разговор:

— Так вы едете, сэр, или нет?

— Еду, — холодно ответил Руперт. — Потерпите еще капельку.

Он снова повернулся к Гасу.

— Куда ты направляешься?

— На Фулем-роуд.

— Ты там живешь?

— В данный момент. Мне оставили квартиру во временное пользование.

— Как насчет того, чтобы пообедать?

— Со мной?

— С кем же еще?

— Спасибо за приглашение, но вынужден отказаться. Ты со мной сраму не оберешься. Я даже не брит.

Но Руперту внезапно стало ясно, что если он сейчас упустит Гаса, то потом уж не найдет его никогда. Он стал настаивать:

— У меня весь день свободный, никаких дел. Почему бы нам не поехать к тебе? Приведешь себя в порядок, а потом посидим в каком-нибудь пабе. Поговорим, поделимся новостями. Много воды утекло…

Но Гас все не решался.

— Я живу в довольно неказистом месте…

— Это неважно. Больше никаких отговорок.

Настало время действовать. Руперт открыл дверцу такси и посторонился.

— Давай, старина, залезай.

Гасу ничего другого не оставалось, как сесть в машину; он передвинулся на дальний край сиденья и опустил свою коробку на пол между ног. За ним, чуть медленнее, в такси забрался Руперт и, осторожно поставив свою ногу в удобное положение, захлопнул дверь.

— Так, значит, в «Кавалерию», сэр?

— Уже нет. — Руперт повернулся к Гасу. — Говори, куда ехать.

Гac назвал шоферу свой адрес, и они влились в поток автотранспорта.

— Тебя ранило, — сказал Гас.

— Да. В Германии, всего за несколько месяцев до конца войны. Я потерял ногу. Откуда ты знаешь?

— Джудит мне рассказала. В Коломбо, когда я возвращался домой.

— Джудит, ну конечно.

— Ты уже не служишь?

— Нет. Мы с Афиной живем в Глостершире, в имении моего отца, в своем доме.

— Как Афина?

— Как всегда.

— Все так же обворожительна?

— О да.

— И у вас, если мне память не изменяет, маленькая дочь?

— Клементина. Ей уже пять лет, Афина опять ждет ребенка, должна родить весной.

— Лавди мне писала и сообщала все семейные новости. Поэтому я в курсе. Чем ты занимаешься в Глостершире?

— Учусь вещам, которые должен был освоить давным-давно: как управлять имением, фермами, следить за лесными угодьями, организовывать охоту. После армии я понял, что совершенно не подготовлен к мирной жизни. Я подумывал пойти в агрономический колледж в Киренсестере, но потом у меня возникла мысль направить свои скромные способности в другое русло.

— Ив какое же?

— В политику.

— Боже правый!.. — Пошарив в кармане куртки, Гас вытащил сигареты и зажигалку. Он прикурил, и Руперт заметил, что руки у него дрожат, а длинные пальцы покрыты бурыми табачными пятнами. — Откуда такая мысль?

— Не знаю. Хотя нет — знаю. После госпиталя я посещал семьи кое-кого из моих погибших однополчан. Люди, с которыми мы вместе сражались, с которыми я прошел всю Западную пустыню и Сицилию. Порядочные люди. А семьи их живут в таких жалких условиях, прозябают в нищете. Промышленные города, дома впритык, коптящие трубы, сплошная грязь и мерзость. Впервые в жизни я увидел своими глазами, как живут простые люди. Признаться, мне стало просто дурно. И я захотел сделать что-то для того, чтобы положение изменилось. Изменилось к лучшему. Чтобы все люди в нашей стране могли жить достойно. Быть может, это звучит несколько наивно, но я чувствую, что именно в этом заключается дело моей жизни.

— Флаг тебе в руки, раз ты думаешь, что способен что-то изменить.

— Этим утром я встречался в палате общин с председателем консервативной партии. Нужно, чтобы меня выдвинули в кандидаты от какого-нибудь избирательного округа. Пусть даже это будет оплот лейбористов, где мне не победить никогда в жизни, зато — хорошая практика. Ну, а потом, со временем, если все пойдет хорошо, — стану членом парламента.

— А что Афина обо все этом думает?

— Одобряет.

— Так и вижу, как она сидит на трибуне консерваторов в цветастой шляпке.

— Все это еще, однако, в отдаленной перспективе… Гас потушил сигарету и наклонился к водителю:

— На правой стороне улицы, сразу за больницей.

— О'кей, сэр.

Казалось, они уже почти на месте. Руперт, незнакомый с этой частью города, не без любопытства поглядывал в окно такси. Его Лондон, включающий в себя «Риц», «Беркли», любимый клуб и городские особняки друзей матери, был ограничен со всех четырех сторон света четкими ориентирами — река, Шафтесбери-авеню, Риджентс-парк и «Хэрродз». За этими границами лежала неизвестная страна. Перед глазами проплывали следы разрушений, причиненных бомбежками, — воронки, опоясанные временными заборами, руины на месте бывших домов. Все имело какой-то обветшалый и обшарпанный вид. Маленькие магазинчики выплевывали свои товары на тротуары; мимо проплыли зеленная лавка, газетный киоск, комиссионный мебельный магазин, пирожковая с запотевшими от пара окнами.