Возвращение домой.Том 2.
Шрифт:
Ошеломленный ее эмоциональным взрывом, Гас перевел взгляд с ее лица на стол и увидел альбом, а рядом — резинку, которая его стягивала. Очень спокойно он проговорил:
— Тебе не нужно было его открывать.
— Но я открыла. И я увидела. Ты не должен носить это в себе, будто это единственные воспоминания, которые у тебя есть. Они останутся с тобой навсегда, они никогда не исчезнут. Но когда-нибудь они поблекнут, если ты сам не станешь за них цепляться. И в одиночку у тебя ничего не выйдет. Ты должен поделиться с другими. Раз ты со мной не едешь, значит, все оказалось напрасно. Я проделала такой путь, притом что на машине Бидди больше сорока пяти миль в час не выжать, и мне пришлось пропустить вечеринку, которую Диана устроила в честь возвращения Джереми Уэллса,
— Джудит…
— Не хочу больше об этом говорить. Но в последний раз прошу тебя — пожалуйста! Если я не выеду прямо сейчас, то мне уже не попасть сегодня домой. Ехать так долго, а в четыре часа уже стемнеет…
Тут она не выдержала: усталость и разочарование, его нежелание слушать ее, ужасное содержимое альбома — все это было слишком. Ее голос прервался, лицо скривилось, и она разразилась неудержимым, истерическим плачем.
— О, Гас!..
— Не плачь.
Он подошел, обнял ее и не отпускал до тех пор, пока ее рыдания не стихли.
— Ты действительно отказалась от этой вечеринки со всеми ними, с Дианой и Джереми… из-за меня?
Джудит кивнула и сказала:
— Не страшно. Отпразднуем в другой раз. Она отыскала платок и высморкалась.
— Мне неприятно думать, что ты поедешь одна до самого Корнуолла. Да еще на скорости сорок пять миль в час.
Джудит вытерла рукой мокрые щеки.
— Боюсь, ты ничем не можешь помочь.
— Нет, могу. — Он впервые улыбнулся. — Дай мне только пять минут.
Они отправились на запад через Хаммерсмит и Стейнс и вскоре выехали на шоссе А-30. Машину вела Джудкт: она подумала, что Гас, вероятно, захочет поспать, к тому же, она приноровилась к своеобразному характеру старого автомобиля Бидди. Сидя рядом с ней на переднем сиденье, Гас изучал их маршрут по рваной дорожной карте и сосал карамельки — он, по его словам, был слишком хорошо воспитан, чтобы курить в чужой машине. Когда они добрались до Хартли-Уинтни, лондонские пригороды остались позади, начались провинциальные городки с их рынками, пабами с названиями типа «Красный лев» или «Голова короля», домами из красного кирпича на главных улицах. Солсбери, Крукерн, Чард, Хонитон… В Хонитоне они остановились; Гас наполнил бак из последней запасной канистры, а Джудит отправилась за съестным и принесла два странных на вид пирожка с мясом и пару бутылок имбирного лимонада. Они съели этот скромный обед в машине.
— Пирожок с мясом, — обрадовался Гас. Он надкусил свой пирог и, чуть-чуть пожевав, взглянул на Джудит с гримасой недоумения.
— Это не похоже на пирожок с мясом!
— На что же это похоже?
— На мышь с грязью, запеченные в бумажном полотенце.
— А ты ожидал таких пирогов, как у миссис Неттлбед? Боюсь, после шести лет войны это невозможно. Для этого требуется отборная говяжья вырезка, а большинство людей уже забыли даже, как она выглядит.
Оки поехали дальше. Лондонские облака рассеялись, наступил ясный и холодный вечер. Зимнее солнце, оранжевое, как апельсин, опустилось на холмы Дартмура. Эксетер, Окехамптон, Лонсестон… Стемнело, и Джудит включила фары. По обе стороны узкой дороги расстилались лишь пустынные вересковые поля.
Наконец Корнуолл.
Гас замолчал. Долгое время он не произносил ни слова, а потом спросил:
— Джудит, ты в детстве любила фантазировать?
— В каком смысле?
— Ну, обычные грезы подростка. О том, как ты скачешь по пустыне в одном седле с красавцем шейхом или спасаешь утопающего, а он вдруг оказывается твоим любимым киноактером.
— Нет, таких именно фантазий у меня не было. Но я любила представлять, что Корнуолльская Ривьера — это Восточный экспресс [32] и я должна доставить в Стамбул секретные документы, а за мной охотятся всякие коварные шпионы. Захватывающие приключения в духе Агаты Кристи. А о чем грезил ты?
32
Поезд, курсировавший между Парижем и Стамбулом в период с 1883 по 1961 г.
— Мои грезы были куда менее авантюрными. Я вообще не очень увлекался приключениями. Но я отдавался своим фантазиям со всей страстью. Их было три, каждая сама по себе. Прежде всего я мечтал о том, что приеду в Корнуолл, где никогда не был, и стану художником. Я воображал, что живу в беленом рыбацком домике с порогом из булыжника — волосы до плеч, шляпа а-ля Огастес Джон [33] , сандалии на веревочной подошве и синие парусиновые брюки, какие носят французские рабочие; курю я крепкие сигареты из черного табака «Житан», и у меня своя мастерская. Иногда я наведываюсь в какой-нибудь уютный паб, где люди не дают мне проходу и наперебой угощают выпивкой.
33
Огастес Джон (1878—1961) — английский художник, портретист.
— Довольно невинные мечты. Но почему именно Корнуолл, ты же здесь никогда не бывал.
— Я знал Корнуолл по произведениям искусства — по картинам. Читал в журнале «Студия» о ньюлинской и порткеррисской школах живописи. Художники с необыкновенным ощущением света, по-особому передававшие цвет моря и скал.
— В живописи ты добился бы успеха, я в этом не сомневаюсь.
— Возможно. Но это было всего лишь маленькое хобби. Так говорил мой отец. И я поступил в Кембридж, выбрал техническую специальность. Диаметрально противоположное направление. — Он замолчал, погрузившись в задумчивость. — Наверно, мы были последним поколением молодых людей, которые делали то, что им говорят старшие.
— А две другие твои мечты?
— Вторая тоже была связана с живописью, с картиной Лоры Найт, репродукцию которой я вырвал из журнала, вставил в рамку и с тех пор никогда с ней не расставался — ни в школе, ни дома, ни в университете. Девушка на берегу, в старом свитере и теннисных туфлях, смуглая, как цыганка, с падающей на плечо косой медных волос. Прелестная девушка.
— У тебя осталась эта репродукция?
— Нет, она погибла в Сингапуре вместе со всем остальным.
— А твоя третья мечта?
— Это было нечто менее конкретное. Трудно объяснить. Мне грезилось какое-то место, какой-то дом, который я найду и который смогу назвать своим. Дом, где мне было бы легко и я чувствовал бы себя свободно. Где меня приняли бы, не глядя на воспитание, материальное положение и репутацию. Где я мог бы просто оставаться самим собой.
— Никогда не думала, что у тебя бьиа такая проблема.
— Была, пока я не познакомился с Эдвардом Кэри-Льюисом. После встречи с ним все изменилось. Даже мое имя. Прежде я был Энгус, а теперь — Гас. Мы вдвоем поехали на отдых во Францию. Потом Эдвард пригласил меня в Нанчерроу. Я никогда не бывал в Корнуолле, но сел в машину и поехал. Проделал в одиночестве весь путь из одного конца страны в другой. И когда пересек границу Корнуолла, меня охватило необыкновенное чувство, будто я возвращаюсь домой. Казалось, что я уже видел это раньше. А в Нанчерроу все сошлось воедино, словно партии разных инструментов в великолепной симфонии. Словно так и было задумано, точно это бьиа судьба. В Нанчерроу я нашел Лавди; а когда Эдвард представил меня своему отцу, то полковник сказал: «Гac, дружище, как мы рады тебя видеть! Как хорошо, что ты к нам приехал». Или что-то в этом роде. И в этот момент мои грезы на какой-то миг стали явью.
Джудит вздохнула.
— Не знаю, Гас, в чем тут дело — в самом ли доме или в людях, которые в нем живут, — только ты не единственный, кого так очаровало Нанчерроу. Но не все еще потеряно. Эдварда больше нет, это так. И Лавди, полагаю, тоже для тебя больше не существует. Но на этом жизнь не кончается. Что мешает тебе стать художником? Поселиться здесь, завести мастерскую, совершенствоваться в деле, которое ты любишь, быть может, даже зарабатывать им на жизнь. Ничто не может тебе помешать.