Возвращение домой.Том 2.
Шрифт:
— Спасибо за чудесный вечер. Все было превосходно.
— Даже Мойра Барридж?
— По крайней мере, она дала нам повод посмеяться. — Джудит секунду поколебалась, потом проговорила: — Спокойной ночи.
Он положил руки ей на плечи и, наклонившись, поцеловал. Давно никто не целовал ее с такой страстью, и давно она не получала от поцелуя такого удовольствия. Она обняла его и ответила ему с каким-то благодарным пылом.
Вдруг парадная дверь открылась, и их выхватил из темноты желтый треугольник электрического света. От неожиданности они отпрянули друг от друга, хотя ни в
Джудит снова пожелала Хьюго спокойной ночи, поднялась по ступенькам и зашла в открытую дверь. Томас запер тяжелый засов.
После этого дни так и замелькали (как всегда, когда отдыхаешь в свое полное удовольствие), и каждый следующий, казалось, пролетал быстрее предыдущего; дни незаметно складывались в неделю, потом в другую, третью. Было уже восемнадцатое сентября. Через три дня пора отправляться в долгий обратный путь до Тринкомали. Опять перепечатывать бесконечные рапорты, вовремя возвращаться в казарму. Там уже не будет магазинов и захватывающей городской суеты. Не будет милого дома с его идеальным порядком. Не будет Томаса. И Боба, И Хьюго.
«Мы не должны терять ни минуты», сказал ей Хьюго. И он сдержал слово. Никогда не скучая сам, он и ей не давал скучать. Неизменно наслаждаясь ее обществом и признательный за то, что Джудит уделяет ему время, Хьюго ничего не требовал от нее взамен. Так что ей было легко и покойно под его ненавязчивой опекой.
Они уже настолько сблизились, чувствовали себя вдвоем так свободно, что могли даже обсуждать свои отношения со всей откровенностью, лежа на раскаленном песке безлюдного пляжа в Панадуре и обсыхая на солнце после очередного заплыва.
— Само собой, я нахожу тебя безумно привлекательной, и не подумай, что я не хотел бы заниматься с тобой любовью. Я думаю, это доставило бы нам обоим огромное удовольствие. Просто время неподходящее. Ты еще слишком слаба и уязвима. Как идущему на поправку больному, тебе необходим покой. Время для того, чтобы залечить раны, прийти в себя. Меньше всего тебе сейчас полезно травмирующее физическое вмешательство. Безрассудная связь.
— Она не была бы безрассудной, Хьюго.
— Ну, тогда, скажем, бессмысленной. Дело твое.
Он был прав. Ее пугала одна только мысль о необходимости какого бы то ни было решения. Она хотела просто плыть по течению.
— Но я не девственница, Хьюго, ты не подумай…
— Дорогая моя, я ни секунды в этом не сомневался.
— Я была близка с двумя мужчинами. Обоих я очень любила. И обоих потеряла. С тех пор я бегу от любви. Обе потери были слишком горьки. И слишком много времени потребовалось на то, чтобы оправиться.
— Я сделал бы все возможное, чтобы не причинить тебе боли. Но я не хотел бы копаться в твоих эмоциях. Во всяком случае, не теперь. Я слишком к тебе привязался.
— Если бы я могла остаться в Коломбо… если бы не надо было возвращаться в Тринкомали… если бы у нас было больше времени…
— Сколько «если»! Неужели тогда все было бы иначе?
— Ох,
Он поднял ее руку и поцеловал в ладонь.
— Я тоже не знаю. Так что пойдем еще раз окунемся.
Азид повернул машину в открытые ворота, миновал часового и, проехав по изгибу подъездной дороги, остановился у парадного. Он выключил мотор, выпрыгнул из машины и распахнул для Джудит дверцу. От его предупредительности ей всегда становилось немножко не по себе — он обращался с ней, как с царственной особой.
— Спасибо, Азид.
Был вечер, половина шестого. Поднявшись по ступенькам, Джудит вошла в дом, пересекла прохладный холл, прошла через пустую гостиную и очутилась на убранной цветами веранде. Там, как она и предполагала, уже отдыхали после трудового дня Боб Сомервиль и Дэвид Битти. Расположившись в шезлонгах, они в дружелюбном молчании наслаждались минутой покоя. Между их шезлонгами стоял низкий столик с традиционными чайными принадлежностями.
Дэвид Битти был погружен в один из своих ученых фолиантов, а Боб читал лондонскую «Тайме», которую доставляли каждую неделю с авиапочтой. На нем все еще была форма. Белые шорты, рубашка, длинные белые чулки и белые туфли. Покончив с газетой, он отправлялся принять душ, побриться и переодеться. Но сперва чай — ежедневный ритуал, служивший утешительным напоминанием о далекой жене и о простых домашних радостях Англии.
Он поднял глаза и опустил газету.
— А, вот и ты! А я думал-гадал, что с тобой стряслось. Присоединяйся, выпей чаю. Томас приготовил сандвичи с огурцами.
— Боже, как изысканно! Добрый день, Дэвид.
Дзвид Битти пошевелился, заморгал и увидел Джудит. Он отвлекся от книги, сорвал с носа очки и приподнялся, как бы намереваясь выпростать свою долговязую фигуру из шезлонга и встать. Эта пантомима учтивости происходила всякий раз, стоило ей застать его врасплох, и Джудит наловчилась произносить «Нет-нет, не вставайте!» как раз за секунду до того, как его туфли должны были коснуться пола.
— Прощу прощения… зачитался… не слышал. —Дэвид улыбнулся, как бы показывая, что между ними не осталось никаких недоразумений, нацепил очки, откинулся обратно на подушки и снова погрузился в книгу. Он никогда не жаловал праздных разговоров.
Боб налил чаю в чашку тонкого белого фарфора, положил в нее ломтик лимона и передал племяннице.
— Ты играла в теннис, — констатировал он.
— Как ты догадался?
— Моя наблюдательность и аналитические способности плюс твой белый костюм и ракетка.
— Гениально!
— Где ты играла?
— В клубе. С Хьюго и еще с одной парой. Жаркая была схватка.
— Кто выиграл?
— Мы, разумеется.
— Ты сегодня идешь куда-нибудь?
— Нет. Хьюго нужно на какой-то званый вечер в казармах. Дамы не допускаются.
— Значит, будут обильные возлияния, а после ужина — грубые и опасные шалости. В следующий раз, когда ты его увидишь, не исключено, что он будет на костылях… Кстати, пока не забыл — я договорился насчет того, чтобы тебя подбросили до Канди на машине. В субботу утром. За тобой заедут прямо сюда, в восемь часов.