Возвращение домой
Шрифт:
– Ваня, здравствуй, а я опять приехала.
– Люб, при ребенке не надо.
– Может, ты, все-таки, меня любишь? Вернешься домой? Мне без тебя плохо.
– А мне с тобой плохо. Ошибся я. Не езди больше. Не мучай ребенка.
Кончилось тем, что семья Степановых обменяла однушку инженера в Подмосковье и тещину двушку на трешку в другом районе и приезжать Любке стало некуда.
В корректорской злорадствовали, не стесняясь, в голос: "На чужом несчастье счастья не построить. А Женечка – молодец! Простила! Я бы не смогла. Хотя, ради ребенка можно и перетерпеться". Рыжова
– Тебе в отпуск надо, развеяться. Сходи в профком – путевки в Пятигорск дают, попроси. Я в прошлом году с девчонками ездила, условия хорошие – питание. Источники. Мужчины внимательные, из местных.
Узнав от своей маргариновой Розы, что шалава Рыжова, по совету Володиной, едет по путевке в Пятигорск, Иосиф Всеволодович тоже внезапно зануждался в поправке здоровья на минералке.
– Вот, ведь, козел плюгавый, бедную Лису утешать поехал, – шептались девчонки.
– Ага, половым покрытием, – вульгарничала Арбатуева.
Момент был выбран удачно – на водах под градусами коньяка и мыслей: "Если не Ваня, то все равно кто», Любка уступила домогательствам Йосика.
– Представляешь, – рассказывала она Рыбе, – Так он мне надоел со своими стихами и гвоздиками, что я, однажды, выпила лишку и говорю – сейчас я усну и делайте, что хотите, только не порвите колготки. А он мне: "Что Вы, Любочка, я очень аккуратно – даже юбочку не помну". Утром проснулась – вся моя одежда рядышком стопочкой на стуле. А он тихо елозит – ночью что ли не хватило?
–А, ведь, могла бы замуж выйти, как приличная, – сокрушалась Володина, – Красота-то не ушла еще.
– Не нужен никто, – отвечала Рыжова, – Мужа, ведь, любить полагается, а я Ваню люблю. И он меня любит, я знаю. Вернется, я подожду.
– Дура-ты, дура! – с облегчением смеялась Рыба, втайне радуясь такому положению дел. Если бы Любке, и впрямь, удалось переломить судьбу и устроить семейное счастье, то Володина от зависти и обиды, наверное, перестала бы спокойно спать по ночам. – Вернется, жди. Из трешки с ребенком в Москве в твою комнатуху с тараканами за сто верст на электричке.
– Йося обещал насчет квартиры, у него в исполкоме то ли родственник, то ли родственник родственника.
– А, ну тогда понятно все. Дадут, конечно. Тяжело ж ему по другим городам и гостиницам шарахаться с тобой, в его-то возрасте. А в комнату нельзя – там у стен уши. Тебе самой-то не противно?
– Иногда, все равно, а иногда противно, но я терплю. Дадут квартиру, уволюсь к чертям собачьим. Будет квартира – и отношение ко мне совсем другое будет. И Ване будет куда вернуться, если что.
– Ну смотри, но я б не смогла. Противный он.... Да и Жанка че-то пыхтеть начала, вдруг, догадается.
– Мне терять нечего, сама знаешь, репутация – табак. Как твои девочки-то? Подошли им колготочки?
– Ой, да все хорошо, что не дай – сама ж знаешь, как живем. И как я только держусь, чтобы и себе не завести такого ж черта плюгавого со связями. Но я же мать – мне нельзя дочерям пример подавать, – Машка покосилась
– Ладно, побегу, – внезапно очнулась Рыжова, – Чехов, избранное, в набор сдавать скоро.
– Да, ладно. Уж теперь-то можешь не торопиться, без премии не останешься, – делано-добрым смехом хохотала вслед Машка.
В дверях Любка наткнулась на обширную фигуру хмурой Жанны, но ни одна нервная клетка ни одной из столкнувшихся не пострадала.
Связь с Йосиком неожиданно стала индульгенцией для Рыжовой – в корректорской ее начали жалеть. Справедливость восторжествовала – красавец-инженер поматросил и бросил и утешаться пришлось в объятьях мерзкого старикашки, что, конечно, никакое не утешение, несмотря на полученную квартиру и послабления на работе. "Умом повредилась на почве несчастной любви, прям, как Офелия – твердила Арбатуева, – Не старая ж еще, могла б и получше кого найти, да и замуж могла бы за иногороднего".
Новый год на работе отмечали тридцатого – и Любка на сей раз была допущена к общему столу. Помянули и ее вчерашний день рождения, поздравили – тридцать лет, все-таки, круглая дата. Рыжова расчувствовалась и подняв рюмочку встала и глядя прямо на Йосика, сидевшего на другом конце стола, в обнимку со своей маргариновой Розой тостанула:
– С новым счастьем, коллеги! За новую жизнь. Завтра иду писать заявление на расчет.
Все радостно ахнули, а Йосик тут же заслезился от неожиданности, и только его Жанна продолжала жевать "Оливье" и подливать «Лучистое» себе в бокал.
Однако, судьба снова готовила Любке подвох – уйти по собственному не получилось – через семь месяцев от Нового года пришлось уйти в декрет, а через девять месяцев родилась Наталья Николаевна. Йосик очень хотел, чтобы Наталья была Иосифовной, но Люба ограничилась фамилией Осипова, а отчество для дочери позаимствовала у несчастной жены Пушкина. Скандал, конечно, был. Жанна вяло прозрела и даже без особых эмоций собиралась подать на развод и размен квартиры. Но потом все как-то поутихло, был куплен торт "Киевский" и путевка в Пицунду для Жанны и ее мамы.
Рыжова вскоре получила двухкомнатную квартиру, и Рыба уже мешала с сочувствием изрядную порцию черной зависти: "Прибеднялась, прибеднялась, а сама – вон как, родила и квартиру в новом доме хапнула, а я-то ее жалела". Володина со своими пучеглазками жила в хрущевке на четвертом этаже. Раньше ее квартира казалась ей уютной и презентабельной – двушка, этаж не первый и не последний, балкончик, румынская стенка – мама ("Царствие небесное") в очереди достоялась. А теперь – кухня и коридор – не развернуться, комнаты проходные, маленькие. Горячая вода – через газовую колонку. С тяжелыми сумками из магазина – лезь на четвертый по тесной вонючей лестнице. А у Рыжовой (чтоб ей пусто было) – кухня девять квадратов, прихожая семь, комнаты на две стороны, лоджия – четыре метра – больше хрущевского санузла, туалет раздельный с ванной, лифт. Встроенные шкафы, кладовая. Новье кругом. Свой домашний телефон! "Господи, за что?!".