Возвращение домой
Шрифт:
Что с нами будет? Что хорошего, если мы нашли, где спать, когда нечего есть и пить? Как жалко ребёнка в моем животе! Мужчины кричат «Осторожнее!», когда поднимают меня наверх при помощи верёвок. Но вся осторожность в мире не спасёт мою крошку от этого дикого леса, в котором ему предстоит появиться на свет. Я всё ещё оплакиваю Нариссу, но иногда мне кажется, что её быстрая смерть была лучшей судьбой, чем то, что нам ещё предстоит пережить.
День двадцать девятый пахотной луны
Год четырнадцатый правления благороднейшего и блистательного сатрапа Эсклепиуса
Сегодня я снова съела ящерицу. Мне стыдно писать. Первый раз, когда я это делала, то сомневалась не больше, чем кот, охотящийся за птицами. Во время дневного отдыха я заметила это маленькое существо на выпирающем из земли корне. Оно было зелёным, словно изумруд, и таким же неподвижным. Только блеск маленьких глазок и почти незаметная пульсация горлышка выдавали живое присутствие. Я схватила её и в следующее мгновение прижала мягкое брюшко ко рту. Мои зубы сжались, и рот наполнился вкусом, одновременно горьким, солёным и сладким. Я проглотила её целиком, с кожей и костями, словно изысканное блюдо с праздничного стола сатрапа. После я не могла поверить в то, что сделала. Мне казалось, что я отравлюсь, но всё было нормально. И всё равно я не нашла в себе сил рассказать остальным. Ни подобная пища, ни манера, с которой я её приняла, не подходят цивилизованному человеку. Я сказала себе, что действовала под влиянием желаний ребёнка, который растёт внутри меня, и этот постыдный, вызванный растущим голодом поступок никогда не повторится. Я поклялась больше так не делать и постаралась забыть.
Но сегодня я нарушила клятву. Это была изящная серая особь, цветом похожая на кору деревьев. Она заметила мою руку и попыталась спрятаться в трещину, но я вытащила её за хвост и крепко сжала пальцами. Она вначале яростно извивалась, но потом застыла, понимая, что сопротивляться бесполезно. Я внимательно рассмотрела её, надеясь, что это поможет мне передумать. Она была такой красивой — сверкающие глазки, маленькие зубки и длинный хвост. Её спина была серой и плотной, а мягкий живот цветом напоминал сливки. Изгиб горлышка отсвечивал голубым, и тонкая полоска такого же цвета спускалась ниже. Чешуйки на животе казались такими мягкими под моим языком. Я чувствовала трепыхание крошечного сердца, ощущала страх, когда поднесла её к своим раскрытым губам. Это всё казалось таким знакомым. Потом я закрыла глаза и откусила, прижав руки ко рту, чтобы не упустить ни кусочка. Когда я закончила, на моей ладони осталось маленькое пятнышко крови. Я начисто слизала его. Никто ничего не заметил.
Са, владыка всего сущего, во что я превращаюсь? Что заставляет меня поступать подобным образом? Растущий голод или заразительная дикость этих мест?
Я больше ничего не понимаю. Сны, которые преследуют меня по ночам, не имеют ничего общего со снами джамелийской леди. Влага, источаемая этой землей, разъела мои руки и ноги и, после заживления, кожа стала гораздо грубее. Мне страшно думать, во что превратились лицо и волосы.
День второй всходной луны
Год четырнадцатый правления благороднейшего и блистательного сатрапа Эсклепиуса
Ночью умер мальчик. Никто этого не ожидал. Он просто не проснулся утром. Ему было лет четырнадцать, и он ничем не болел. Его звали Дурган, и хотя он был всего лишь сыном торговца, я разделяю горе его родителей. Они с Петрасом были приятелями, и моего сына потрясла эта смерть. Он шёпотом рассказал мне, что ночью ему снилось, будто земля его вспомнила. Когда я спросила, что это значит, он не смог объяснить, только добавил, что Дурган мог умереть, потому что это место его не принимает. Я не могла понять, о чём он говорит, но он всё повторял и повторял, пока я не кивнула и не сказала, что он, должно быть, прав. О Са, не дай моему мальчику сойти с ума. Я так напугана. Возможно, Петрасу не стоит больше искать себе друзей среди простолюдинов, хотя мы все будем скучать по широкой улыбке и чистому смеху Дургана.
Мужчины вырыли могилу, но она быстро наполнилась водой. Его мать пришлось увести, пока отец пытался затолкать тело в жидкую грязь. Пока мы все просили Са уберечь душу покойника, ребёнок в моём животе начал двигаться. Это тоже меня пугает.
День восьмой всходной луны (Я так думаю. Марти Дюпарж говорит, что девятый.)
Год четырнадцатый правления благороднейшего и блистательного сатрапа Эсклепиуса
Мы набрели на клочок сухой земли и почти все останемся здесь на несколько дней, пока несколько отрядов уйдут на разведку. Наше пристанище не больше, чем островок среди болота. Мы уже знаем, что определённый тип кустарника растёт на более плотной почве, и тут его довольно много. Он достаточно сухой, чтобы гореть даже свежим. При горении получается густой вонючий дым, который отгоняет насекомых.
Джетан попал в число разведчиков. Время рождения нашего ребенка приближается, и я считала, что он должен оставаться в лагере, чтобы помочь мне следить за сыновьями. Он же сказал, что должен пойти и утвердить своё лидерство. Лорд Дюпарж также среди разведчиков. Так как леди Марти Дюпарж тоже ждёт ребенка, Джетан сказал, что мы можем помочь друг другу. От такой молодой женщины не будет много толку, но все же её компания лучше, чем никакой. Мы, женщины, постепенно становимся ближе друг к другу, так как нужда заставляет нас объединять силы и ресурсы ради благополучия наших детей.
Ещё одна женщина, ткачиха, предложила плести подстилки из растущих в изобилии лиан. Я тоже решила научиться, когда стала так тяжела, что вряд ли способна делать другую работу. Эти подстилки можно использовать для спанья, а если связать их вместе, то получится ограда. Ветки на соседних деревьях начинаются слишком высоко от земли, так что нам приходится снова обустраиваться внизу. К нам присоединились ещё несколько женщин, и это почти уютно — вот так сидеть рядом и разговаривать, в то время как руки заняты работой. Когда мы подвесили свои плетённые стены, все мужчины рассмеялись, спрашивая, кого же сможет остановить такой хлипкий барьер. Я почувствовала себя глупо, но когда стемнело, внутри оказалось совсем неплохо. Ткачиха Сьюит, оказывается, очень хорошо поёт, и когда она укладывала своих младших с колыбельной «Обратитесь к Са в невзгодах», слёзы навернулись мне на глаза. Кажется, прошла вечность с тех пор, как я в последний раз слышала музыку. Как долго моим детям придётся выживать здесь без настоящего искусства и с единственным учителем — безжалостным порядком этих диких мест?
Сколько бы я ни проклинала Джетана Кэррока за то, что он отправил нас в изгнание, этим вечером я скучала по нему.
День двенадцатый или тринадцатый всходной луны
Год четырнадцатый правления благороднейшего и блистательного сатрапа Эсклепиуса
Безумие пришло в наш лагерь прошлой ночью. Сперва одна из женщин начала всматриваться в темноту и вдруг закричала:
— Слушайте! Слушайте! Неужели больше никто не слышит их пения?
Муж попытался успокоить её, но тут какой-то мальчик воскликнул, что слышит пение уже несколько ночей подряд. После этого он бросился в темноту, словно хорошо знал дорогу. Его мать кинулась следом. Та, первая, женщина смогла вырваться из рук мужа и тоже убежала в болота. За ней последовали ещё трое, но не для того, чтобы вернуть; они кричали:
— Подожди, стой, мы с тобой!
Я вскочила и прижала к себе своих сыновей, на случай, если их тоже коснётся безумие. Ночью в этих странных джунглях не становится полностью темно. Тут живут знакомые нам светлячки, но кроме них ещё и необычные пауки, которые оставляют в своей паутине искорки света. Они привлекают мелких насекомых — те слетаются туда, словно мотыльки к фонарю. Есть ещё мох, испускающий бледный, холодный свет. Я не могу рассказать своим детям, каким отвратительно ужасным он мне кажется. Я сказала, что дрожу от холода и от волнения за тех несчастных, которых зовёт болото. Но ещё больше меня испугало, когда маленький Карлмин начал рассказывать о том, как красиво в лесу ночью и как сладко пахнут ночные цветы. Он сказал, что помнит, как я пекла ему пирожные, украшенные такими цветами. Ничего похожего не было у нас в Джамелии, но когда он так сказал, я словно почти вспомнила маленькие коричневые пирожные, мягкие внутри и поджаристые по краям. Даже сейчас, когда я пишу, я практически вижу, как я придаю им форму лепестков, а потом запекаю в огромной горячей печи.