Возвращение фараона
Шрифт:
– Тебе удалось этого достичь?
– Каждый день предоставляет мне свой набор побед и поражений, но Истина пока еще правит Египтом; как только всем будет заправлять Бел-Тран, справедливость покинет этот мир.
– Не дожидайся этого момента.
– Помоги мне в моей борьбе.
Сути отвернулся, словно отказываясь от предложения друга, а когда Пазаир выходил из комнаты, буркнул:
– Дай мне поспать! Как ты хочешь, чтобы я боролся, если мне хочется спать?
Лодка царицы-матери везла Силкет из Мемфиса в Пер-Рамсес. Укрывшись от раскаленного июньского солнца в прохладной каюте, супруга Бел-Трана использовала путешествие, чтобы предстать перед Туей в полном блеске. Ее умащивали благовониями, делали массаж и подавали фруктовые соки. На пристани ее ожидали носилки с балдахином от солнца. Дорога не отняла много времени, поскольку Силкет препроводили на берег озера, где находилась царская резиденция. Затем двое слуг спустились вместе с ней в расписанную голубым лодку, которая причалила к острову, где в беседке Туя читала поэмы Старого Царства, восхваляющие божественную красоту египетских пейзажей и уважение, которое люди должны испытывать по отношению к богам.
Силкет была в панике. Многочисленные украшения и роскошный льняной наряд ее никак не ободряли: способна ли она встретиться лицом к лицу с самой богатой и влиятельной женщиной Египта?
– Присядьте рядом со мной, Силкет, – пригласила царица-мать.
К большому удивлению Силкет, она совсем не походила на неприступную мать Рамсеса Великого, какой она привыкла видеть Тую на приемах. С распущенными волосами, босыми ногами, в простом белом одеянии, без каких-либо украшений и краски на лице, Туя была похожа на обыкновенную женщину. Но ее голос проникал в самую душу.
– Вы, должно быть, страдаете от жары, дитя мое.
Не способная вымолвить ни слова, Силкет села на траву, забыв про неизбежные зеленые пятна, которые испортят дорогой лен.
– Располагайтесь в свое удовольствие, купайтесь, если хотите.
– Мне... мне не хочется, моя повелительница.
– А свежего пива?
Силкет не могла отказаться и взяла длинный сосуд с металлической трубочкой, позволявшей понемногу отпивать чудесный напиток. Она сделала несколько глотков, потупив взор, не находя в себе силы вынести взгляд Туи.
– Я люблю июнь, – сказала царица-мать. – В это время ослепительно светит солнце. А вы боитесь сильной жары?
– Она... она сушит мою кожу.
– У вас есть все необходимые умащения и бальзамы?
– Да, конечно.
– Вы много времени проводите за туалетом?
– Много часов в день... Мой муж очень требователен.
– Мне говорили о его замечательной карьере.
Силкет слегка приподняла голову: царица-мать сама ступила на территорию, где она ее подстерегала. Страх уменьшился. Эта женщина, производящая такое сильное впечатление, с тонким и прямым носом, с выступающими скулами и квадратным подбородком, – не будет ли она ее покорной рабой? Ненависть, подобная той, которая заставила ее обнажиться перед главным стражем сфинкса, дабы лишить его твердости и позволить мужу победить его, нахлынула на Силкет. Она любила подчиняться лишь Бел-Трану, остальные же должны находиться у ее ног. Предвидение унижения царицы-матери вызвало у нее состояние, близкое к экстазу.
– Замечательная, моя госпожа, это точное слово.
– Скромный чиновник стал большим человеком в государстве... Только в Египте возможны подобные возвышения. Но важно расстаться со своими представлениями маленького человека, когда достигаешь величия, не правда ли?
Силкет нахмурила брови:
– Бел-Тран честный и работящий. Он думает лишь об общем благе.
– Поиск власти вызывает столкновение интересов, о которых я имею довольно отдаленное представление.
Силкет ликовала: рыбка клюнула! Для большей смелости она отпила еще холодного пива, такого изысканного, что по телу пробежала сладкая истома.
– В Мемфисе шепчутся, что фараон болен, – заметила она.
– Он очень устал, госпожа Силкет, на нем непосильное бремя.
– Не должен ли он скоро объявить праздник обновления?
– Такова священная традиция.
– А если нарушится магический ритуал?
– Тогда боги возвестят, что призывают к правлению нового фараона.
На лице Силкет появилась жестокая улыбка.
– Только боги могут быть этому причиной?
– Вы слишком туманно выражаетесь.
– Не обладает ли Бел-Тран природой царей?
Туя задумчиво взглянула на уток, скользивших по зеркальной глади озера.
– Разве мы можем пытаться приподнять занавес будущего?
– Бел-Тран может это, моя госпожа!
– Великолепно.
– Мы с мужем рассчитываем на вашу поддержку. Всякий знает, что вы очень верно судите.
– Такова роль царицы-матери: смотреть и советовать.
Силкет выиграла; она почувствовала себя легкой, как птичка, стремительной, как шакал, заостренной, как клинок кинжала. Египет почти уже принадлежал ей.
– Как вашему мужу удалось собрать такое состояние?
– С помощью производства папируса. Конечно, пришлось словчить со счетами. Никто не может обойти его в этом.
– Пришлось ли ему совершить что-то незаконное?
Силкет уже не могла остановиться:
– Моя повелительница! Дела, не правда ли, всегда дела? Если кому-то хочется выйти в первые ряды, иногда надо забыть о чести. Обычные люди скованы этими путами, а Бел-Тран освободился от них. Он изменил обычаи в ведомствах. Никто не заметил растрат. Государство обрело свои счета, а он свои! Теперь уже поздно его обвинять в чем-либо.
– Он вас обеспечил личным состоянием?
– Конечно!
– Каким образом?
– Самым дерзким!
– Расскажите мне.
– Вы не поверите своим ушам, – ликовала Силкет. – Речь идет о проделках с папирусом для «Книги мертвых». Будучи поставщиком большей части знати, он нашел переписчиков, способных нарисовать сцены и описать воскресение умершего в другом мире.
– В чем же состоит обман?
– Сначала он передал обещанный им папирус, но худшего качества. Затем уменьшил количество текстов, не понижая цен и не слишком высоко оплачивая работу переписчиков. Семьи умерших, раздавленные горем, и не подумали о проверке. У меня также имеется огромное количество греческих монет. Они пока лежат в моих сундуках, ожидая свободного хождения денег... Какие перемены, вы только представьте! Вы не узнаете старого Египта, скованного ненужными традициями и ветхими обычаями.