Возвращение к любви
Шрифт:
Адела покраснела. Ответила, торопясь:
— Максим Дмитриевич ждет его к себе в семь часов вечера.
Серафим Сфынту, разговаривавший с Пантелеймоном Бырсаном, обернулся к Анне Флоря:
— Я как раз рассказывал Пантелеймону о том, какой вы молодец. Отгружаете нам виноград отборный, неповрежденный; большое вам спасибо! — И снова обратился к Аделе: — Поехали дальше?
Девушка отрицательно покачала головой. Она уже поняла, что в этом нет смысла.
— Я возвращаюсь в Пояну…
Но Бырсан был другого мнения:
— Зачем тебе куда-то ехать? Козьма Митрофанович найдет сам дорогу к директору. Оставайся лучше с нами. Ребята, — обратился он к молодежи, —
— Почему бы и нет? — отвечал хор веселых голосов, из которых выделился и сольный: — Виноградники велики, винограда много, давай, Адела, включайся в работу!
Вот так неожиданно для себя Адела в тот день оказалась среди сборщиков. В ее встревоженной душе трепетал еще робкий луч надежды: может быть, Томша снова завернет в это место?
Едва уборка после часового отдыха возобновилась и Анна приготовилась уйти в другую бригаду, как появилась Элеонора Фуртунэ. Директриса шла пешком, в белом костюмчике, с распущенными по плечам волосами, поигрывая брелком с ключами от машины; шла легким шагом, с улыбкой на устах, и зеленая лоза, казалось, смотрела на нее с радостью, и солнце в небе повеселело, и день выглядел уже не будничным, а праздничным… Появление этой красавицы несказанно удивило Анну. Ни разу еще с тех пор как она здесь работала Элеонора Фуртунэ не заезжала к ней. Обе мало знали друг о друге, в основном только то, что рассказывал Мога.
Но Элеонора, общительная душа, спросила дружеским тоном, словно они — старые знакомые:
— Рады ли такой гостье? — И, не ожидая ответа, продолжала: — Ездила как раз на кордон, к двоюродному брату Штефану, завезла ему лекарства. Каждую осень, бедняга, печенью мается. Вы не знаете моего брата, Штефана Войнику? — спросила она снова Флорю.
— Нет, не было случая, — ответила Анна.
— Как-нибудь обязательно поедем к нему, — сказала Элеонора. — Обязательно поедем, — повторила она. — очень уж там живописное место. — И, переменив разговор: — Максим Дмитриевич к вам не заезжал? Мне надо его повидать… — Элеонора замолчала, чувствуя, как кровь приливает к ее щекам.
«Хорошенькое дело, — подумала Анна. — Адела ищет Томшу, директриса — Максима. И каждая своего — у меня».
И мысли опять вернули ее к похоронам Антона Хэцашу. На какое-то мгновение перед глазами как наяву возник снова траурный кортеж, море голов, и из этого великого множества людей выплыли Максим и Элеонора, идущие под руку, и он склонился к ней, что-то вполголоса говоря. И с удивительной четкостью послышались снова слова, сказанные недавно Могой наверху, в помещении бывшей каланчи: «Мы остаемся друзьями…» Стало быть, бродившие по Пояне слухи о том, что Максим Мога совсем неспроста так часто навещает боуренскую директрису, слухи, которым Анна до сих пор не придавала значения, оказались правдивыми.
А она до сих пор не придавала значения этим слухам.
Анна с трудом подавила чувство враждебности, которое пробудило в ней это нерадостное открытие. Понимает ли красивая женщина, стоящая перед ней, что выпавшее на ее долю счастье — истинный дар небес? — подумала она. Но, несмотря на волнение, благожелательно спросила:
— Если Максим Дмитриевич заедет к нам, что ему передать?
Щеки Элеоноры снова порозовели, и она поспешила ответить:
— Не трудитесь, пожалуйста, ничего срочного нет. Вечером позвоню ему сама. — Элеонора собиралась уйти, но странное чувство удерживало ее на месте: хотелось поговорить с Анной о Максиме, о их любви, признаться в своих сомнениях, в своей нерешительности перед решающим шагом… Страдает сама, причиняет страдания и Максиму… Анна должна понять, Элеонора увидела
Анна проводила ее до «Волги», тихо урчавшей у обочины. Обе молчали, хотя переживали те редкие минуты близости, в которые две женщины способны открыть друг другу свои тайны. Но Анна никогда и никому не расскажет уже о своей несбывшейся любви; Элеонору тоже оставила та решимость, которая несколько минут назад побуждала ее открыться.
Пока Адела собирала виноград вместе со студентами из бригады Пантелеймона Бырсана, в дирекции объединения, запершись в своем кабинете, Козьма Томша в муках творил докладную записку, которую потребовал у него Максим Мога. Вначале ему казалось, что изложить на бумаге историю молодых виноградников совхоза «Драгушаны» будет легко. Первая фраза родилась без особых затруднений: «Семь лет тому назад, согласно плану…» Но дальше писать он не смог. Не то, чтобы не знал, о чем следует рассказать. Мешало другое: необходимость поставить под докладной свою подпись и таким образом признать свою вину. Именно этого Томша стремился избежать: свою совесть он считал чистой. И все-таки докладную надо было составить.
Козьма вспомнил, что еще в школе, работая над сочинениями, старался до минимума их сократить, чтобы было меньше ошибок. Так поступил бы и теперь. От варианта к варианту Козьма исключал те моменты, которые, как ему казалось, могли свидетельствовать против него. Наконец, только к вечеру он пришел к тексту, который показался ему наиболее подходящим. К тексту из одной единственной фразы:
«По поводу виноградников совхоза «Драгушаны» соответствующее объяснение может дать только тов. Станчу В. А.».
Томша перечитал ее несколько раз и нашел наилучшей из возможных. Поставил свою подпись и, увидев в окне «Волгу», из которой выходил Максим Мога в сопровождении Андрея Ивэнуша, взял листок, аккуратно заполненный несколькими строчками, и направился к кабинету генерального директора.
Прежде чем попасть к Моге, однако, ему пришлось выслушать упреки Аделы. Обрадованная тем, что нашла его наконец, девушка преградила ему путь.
— Где ты был? Целый день тебя ищу. Не знала уже, что и думать, боялась, что случилась беда. — Адела недавно возвратилась с виноградника и решила не уходить из дирекции, пока не узнает, что с Томшей. И вот он перед нею, с беспечной улыбкой на устах.
Увидев ее такой влюбленной и встревоженной, Томша почувствовал прилив жалости. Он погладил ее по щеке, покрасневшей от волнения, и попытался успокоить:
— Что может со мной случиться?! Будь уверена, ничего. Максим Дмитриевич у себя?
— Да. И знаешь что? Завтра пойду тоже собирать урожай. Максим Дмитриевич разрешил. В бригаду Бырсана.
— Очень рад. И побереги себя. Обо мне не тревожься, волнение тебе не к лицу.
Томша едва ушел в кабинет Моги, как Адела вынула из ящика стола зеркало и внимательно погляделась в него. Боже, какая она дурнушка! Глаза запали, лицо увяло, скулы заострились, а нос… Боже, настоящая картофелина! Посмотрит ли еще хоть раз Томша на этакую уродину?! Бросив зеркальце в стол, она выбежала на улицу. Стемнело уже совсем, фонари на главной улице светили вовсю, но перед глазами Аделы стоял кромешный мрак. Девушка и не заметила, как добралась до дому. Вот уже несколько вечеров вся семья сразу после возвращения с совхозной плантации бралась за свой виноград. Грозди были уже раздавлены, теперь предстояло пропустить их через пресс. Мать обрадовалась, что Адела пришла не так уж поздно, до сих пор она появлялась не раньше полуночи.