Возвращение Каина
Шрифт:
— Ну, простите, Полина Михайловна… Ну, погусарили слегка. Да ведь в пределах допустимого. Правда, песни орали, но на это есть…
— Кто стрелял? — словно суровый командир, спросила бабушка.
— Кто стрелял? — пытался вывернуться Кирилл. — Что-то я не слышал стрельбы. А что — стреляли?
— Зато слышала я. Окно было открыто…
— Мы всего четыре раза…
— Не четыре, а пять!
— Ну, пять, — признал Кирилл. — Салют давали.
— По шеям вам надо надавать! — возгневилась бабушка Полина. — Гусары!.. Ладно, ступай и пошли ко мне Аристарха.
— Он на службу ушел.
— Он-то на службу ушел! А ты, балбес, шататься будешь целый день? — Голосок у неподвижной, немощной бабушки был еще крепкий, и это единственное, что не было еще утрачено от долгой болезни. —
— Есть, Полина Михайловна! — козырнул Кирилл, но бабушка не приняла шутки.
Город оказался небольшим, но густозаселенным, как многие города в дальнем Подмосковье. Для знакомства Кирилл купил туристскую карту, присел в сквере на скамейку и стал отыскивать учебные заведения. Педагогический институт он отмел сразу, поставив на карте крест. Возле танкового училища было общежитие историко-филологического факультета — рассадник курсантских и офицерских невест. Кто брал себе жен оттуда, называл общежитие институтом благородных девиц; кто испытывал несчастную любовь, разочарование и измену, называли серпентарием, а девушек — очкастыми кобрами и гремучими змеями. Ну а на безразличный случай, как у Кирилла, студенток ИФФ именовали просто «ифуфуньками», общагу же — монастырем. Пренебрежение обычно возникало из-за ранней безответной любви. На первом году учебы Кирилл пришел на танцевальный вечер, который устраивался в хоккейной коробке между общежитием и казармой. И сразу же встретил Таню. Тогда он еще не ведал, что такое ифуфуньки, и как всякий насидевшийся в неволе и накопивший в себе мощную энергию и жажду любить, особенно не избирал «предмет любви». Он был готов влюбиться в кого угодно, лишь бы был внешний женский образ — остальное дорисовывало буйное воображение. Он был как кумулятивный снаряд, выбрасывающий при взрыве направленную струю, способную прожечь лобовую броню. А Таня была старше Кирилла на три года и повидала уже эти стрельбы, и уверовала в собственную неотразимость. Кирилл же после суворовского был еще дохловат и сутул; она же, обласканная голодными взглядами, цвела и в самом деле казалась божественной. Аксиома: женщина прекрасна, если ее любят… И взрыв очередного снаряда ей был забавным. Таня пофлиртовала с Кириллом, повертела ему «динамо» и очень трогательно распростилась, чтобы оставить в нем долго незаживающую рану. Однако рана эта затянулась очень быстро, а на ее месте появился шрам — равнодушие и презрение ко всем ифуфунькам без разбора. Он больше не появлялся в хоккейной коробке никогда. А спустя два года курс Тани был выпускным, и был прощальный вечер на территории училища, вроде бы устроенный стихийно, из чувств давней дружбы между общежитием и казармой. Однако умысел сквозил во всем: от легкомысленных нарядов «умненьких» ифуфунек до развлекательных игр, когда королева бала венчала лучшие танцевальные пары и уже нельзя было расставаться до конца вечера. Просто у девчонок с ИФФ были те же проблемы, что и у курсантов-выпускников: зашлют в глухую деревенскую школу, а там можно и спиться и удавиться с тоски…
Таня была на прощальном вечере, Кирилл же сам напросился в наряд по парку, хотя мстительное чувство подмывало явиться в клуб, покрасоваться там и исчезнуть. Сам того не ведая, он таким образом спасался от собственного цинизма, который уже вызрел, как чирей на пояснице. К тому времени он уже много что познал: и то, что подобные вечера устраиваются по официальной договоренности ректора университета и командования, и что общежития вузов с преобладающим женским населением специально строят возле казарм военных училищ, и таким образом решается не проблема семейного счастья и счастливых встреч, а обыкновенная кадровая политика, ибо в глухих гарнизонах некому учить детишек. Кто-то неведомый и всемогущий программировал его, Кирилла, жизнь, и в протест этому хотелось стихии, случайности и судьбы…
И сейчас он лишь выбирал направление, запускал стрелу, как некогда Иван-царевич, чтобы отыскать свою Царевну-лягушку.
Единственным женским вузом в городе оставался фармакологический факультет — отделение Московского мединститута. Кирилл внутренне посмеялся: опять сочетание букв «ФФ», но мысленно назвал воображаемых невест «аптекаршами». В городах он ориентировался увереннее, чем в лесу, и довольно скоро разыскал кирпичное одноэтажное здание факультета.. Хотя и была пора экзаменов, однако вокруг было пусто, и если передвигался народ, то в основном на стадион, где был устроен грандиозный рынок-толкучка.
Хоть и не удалась авантюра, но он так любил ее дух, ее загадочность и непредсказуемое развитие событий и потому, ничуть не смутившись, ринулся в гущу рынка. Девушек тут было множество, и торгующих, и покупающих, и просто гуляющих между фирменными палатками и рядами, плотно замкнувшими сложным лабиринтом беговую дорожку и футбольное поле. Обилие «красного товара» ничуть не смутило опытного «купца», и глаза его вовсе не разбегались; всевидящим зрением танкиста он охватывал пространство впереди себя, и точнейший инструмент — глаз должен был вовремя сработать на ту, Единственную, как писали в брачных объявлениях. Только выпускники духовной семинарии перед принятием священного сана да круглые идиоты хватают первых встречных и тянут в загс. Первые делали это из боязни остаться холостым, а значит, принять монашество; вторые от великой лени либо полной апатии.
Кирилл сделал несколько разворотов по бывшему футбольному полю, затем поднялся на трибуны, тоже приспособленные под торговые ряды, боковым зрением он отмечал, что девушки обращают на него внимание, а еще некоторые молодые люди со стреляющим взглядом изредка спрашивают «ствол» и тут же исчезают. Только глаз Кирилла оставался спокойным и равнодушным, кумулятивный снаряд ржавел в кассете.
Полуденный зной припекал плечи, парадный мундир и фуражка с высокой тульей, сшитая на заказ и утепленная, становились лишними, и предательский пот уже начал щекотать виски. Кирилл покинул рынок и медленно побрел тенистым тротуаром. Здание факультета, похожее на казарму, по-прежнему оставалось пустым, видно, аптекарши были уже на каникулах. Счастье в белом халатике, наверное, где‑нибудь загорало либо трудилось на родительской даче. По дороге ему попался Институт вакцин и сывороток. Огромный серый корпус на целый квартал хоть и был украшен в сталинском стиле, колоннами и скульптурами на крыше, но выглядел мрачно и чем-то напоминал рейхстаг. Редкие прохожие, словно тени, проплывали мимо и не задерживали взгляд Кирилла. Он ничуть не расстраивался, не приходил к мысли, что слоняется зря, ибо все это являлось выражением воли судьбы.
Часам к трем он наткнулся на летний гриль-бар под открытым небом и решил пообедать. Взял курицу на бумажной тарелке, сок в таком же стаканчике и встал за столик к девушке, хотя были свободные столы с сидячими местами. Поглядывая на нее, он молча ел и даже не помышлял о знакомстве. Просто искать знакомств, брать телефончики и адреса — развлечение; ему же нужно было искать невесту, и тут не до развлечений. Но вдруг ему стало невероятно смешно! После богатой посуды Аристарха Павловича и Полины Михайловны есть и пить с бумаги под тряпичным грибком среди улицы — вот это был контраст!
— Что это с вами? — спросила девушка серьезно и заинтересованно.
— Что это с нами?! — давясь от смеха, проговорил Кирилл. — С нами что?!. Посмотрите, все вокруг бумажное! Все временное! Все одноразового пользования! Жизнь становится как шприц: ввел инъекцию и выбросил. Вам не смешно?
— Нет, — сказала она. — Мне очень удобно. И без проблем.
— В смысле не надо мыть посуду?
— Ну, разумеется!
— А вот есть такая посуда, которую приятно мыть, — сообщил Кирилл.
— Не может быть, — определенно сказала она. — Разве солдатские котелки…
Это он принял как оскорбление, но невозмутимо заметил:
— Солдатский котелок — вещь долговременная, мыть его тоже приятно. А вот серебряную посуду, которой лет сто или даже больше, — это нужно испытать.
— У меня есть время, мы можем немного погулять, — вдруг сказала девушка.
— К сожалению, я занят, — с удовольствием заявил он и отработанным движением установил фуражку на голове. — Честь имею!