Возвращение Каина
Шрифт:
— Да… Хочу его встретить, где-нибудь возле города. Так сказать, на подступах.
— И расстрелять!
— Не-ет, — промолвил Кирилл злорадно. — Я раскатаю его гусеницами в блин! Я разотру его на асфальте вместе с твоими жалюзями.
— О, ревнивец! О, мой Отелло! — воскликнула она. — Пей чай и — в постель. Нет, сначала в душ!
Деловитый тон о постели и душе был еще опаснее, чем битое стекло. «Так просто?.. Все так просто…» После чая Кирилл без особой охоты и без всяких предощущений сполоснулся в душе — разумеется, в общественном, на двух «хозяев»,
И тогда Кирилл стал мстить своему сопернику. Он со злорадством вылил на себя два импортных мужских шампуня в упаковке «Эротика», выдавил в унитаз и смыл весь мужской крем до и после бритья, вылил туда же одеколон и, набрав воды в раковину, выпустил три баллона дезодоранта. Пусть он теперь воняет потом и бензином.
Все это было мелко, не по-офицерски, пакостно и одновременно приятно. Кирилл вернулся в комнату, где была уже расстелена постель на широкой тахте и горел интимный ночничок в изголовье.
— Ложись, — просто велела она и удалилась в коридор. Тихо стукнула дверь ванной комнаты.
«Жаль, жаль, — снова застучало в голове, как будто он не в постель ложился, а снова тонул. И топила его она, топила неожиданную, нечаянную любовь, на которую он даже не рассчитывал, отправляясь на поиск невесты. Где родилось это чувство — то ли в мастерской старика художника, то ли потом, когда клеили обои или купались в ночной реке; где был этот первый толчок, этот удар невидимого бойка, который воспламенил заряд?.. Пока она в ванной, нужно одеться и тихо уйти. И больше никогда не возвращаться сюда! Уйти! Ибо все то, что произойдет сейчас, только усугубит боль и потерю и ничего, кроме долгих дум о безвозвратности, не оставит. Так уже было, было…
Но сквозь эти горькие размышления прорывалась та мелкая и мстительная нота, с которой он выливал шампунь и гасил баллоны с дезодорантом. Так просто уходить отсюда может только полный идиот! Наплевать на все! Сейчас она будет моя… Можно сказать, она — первый офицерский трофей его первой войны. И если от нее в буквальном смысле сходит с ума старик, знающий толк в женщинах, если шоферюга покупает ей комнату, только кретин и трус убежит с такого поля боя.
Он попробовал лечь на тахте поперек. И вместился…
Она вернулась из ванной в длинном, облипающем тело халате, и было ясно, что под ним больше ничего… Она была по-прежнему деловита и радостна.
— Ты еще не заснул?
— Я с детства боюсь спать один, — промолвил Кирилл с вызывающим намеком. Она же словно не заметила этого.
— Странно, куда пропал мой шампунь? Ты, что ли, израсходовал?
— Какой шампунь? — спросил он. — Если в эротической упаковке, то я. Мне показалось, это мужской шампунь.
— У меня другого просто не было, — смутилась
— Я же танкист, — со смешанным чувством острил он. — А танкисты чумазые, еще хуже шоферов. К тому же четыре года не был в бане!
— Спи, дурак, — сказала она и, сев к столу, включила маленькую настольную лампочку. — Тебе свет не помешает?
— На этом танкодроме смогу спать даже при дневном невозможном солнце…
— Счастливый! — вздохнула она и сняла с полки несколько тоненьких книжиц. — Ну, спокойной ночи. Спи.
— А ты? — настороженно спросил Кирилл.
— Мне сегодня спать некогда. Да и нельзя.
— Есть нельзя, пить нельзя, спать нельзя, — перечислил он. — И зачем такая жизнь?
— Не искушай, сатана, — полусерьезно сказала она. — Я и так сегодня с ведьмой купалась… Спи, сказано!
«Уж не в монастырь ли ты собралась?» — хотел спросить Кирилл и вдруг услышал ее приглушенный и какой-то новый голос:
— Господи, благослови… Отче наш, Иже еси на небесех. Да святится имя Твое, да приидет Царствие Твое, да будет воля Твоя, яко на небеси и на земли…
Он уже ничего не понимал, но чувствовал, что сквозь нагромождение своих догадок и размышлений, сквозь гремучую смесь своих восприятий и ощущений — одним словом, сквозь этот вселенский хаос вновь проступала та призрачная и нечаянная надежда…
— Верую во Единаго Бога Отца Вседержителя, Творца небу и земли, видимым же всем и невидимым. И во Единаго Господа Иисуса Христа, Сына Божия, Единороднаго…
Ему приснилось, будто он снова тонет, но не девичьими ногами опутанный, а скользкими и омерзительными рыбьими хвостами. Он не выдержал и вдохнул в себя воду. И удивительное дело — стал дышать водой, втягивая светлую и изрыгая черную, чернильную.
— Тиимать! — крикнул он от удивления и страха. И проснулся…
Она сидела на краешке тахты и зажимала ему пальцами нос.
— Доброе утро, — прогнусавил он.
— Ты во сне ругался, как последний ханыга, — заявила она. — Ужасно!
— Только ругался? — спросил Кирилл, потягиваясь. — А не кричал: в атаку, за мной! Или — по танкам противника бронебойными — огонь?!
Ему хотелось подурачиться — солнце уже блеснуло в окне и достало часы с кукушкой и с «Тремя медведями» на циферблате; она была рядом, и весь вчерашний день ему не приснился. И теперь вставал новый, такой же необычный, взбалмошный и загадочный. Он попытался схватить ее и устроить щенячью возню, но она ловко увернулась и погрозила пальцем.
— Вставай! Десять минут на сборы и завтрак!
Сама была уже одета в легкое темно-бордовое платье, на шее — легкий газовый шарф. И завтрак — яичница и чай с бутербродами — стоял на столе.
— Лет через тридцать из тебя получится приличная жена, — обнадежил он, одеваясь. — Я согласен, подожду…
— Хам! Значит, тридцать лет я буду неприличной?
— Почему? Ты будешь просто кормить яичницей. И я согласен переждать этот срок! — Он сел к столу, схватил вилку. — Вкуснятина!.. А тебе опять нельзя?