Возвращение Каина
Шрифт:
Алексей прикрыл дверь и, стараясь не шуметь, вернулся к камину.
— Потом объявлюсь… Скажи мне, Кирилл приехал?
Аристарх Павлович потянулся за карандашом, но старший Ерашов приказал:
— Пой! И не стесняйся! Пусть привыкают.
— Приехал! — пропел стыдливо Аристарх Павлович. — Да в город убежал… А ты один? И где твое семейство? Ребята где?..
— Пока один, — вымолвил он и не сумел скрыть тревоги. — И то всего на одну ночь. Завтра утром назад. Я в Москву прилетал… по делам, в командировку. Ну вот и завернул…
— Когда ж совсем? — спел Аристарх Павлович и взялся растапливать камин: летом в доме,
— А скоро, Аристарх Павлович, скоро, — со вздохом сказал Алексей и придвинулся к камину. — Как хорошо, камин, тепло… Скоро! Устал летать, устал воевать. Домой хочу.
— А с кем воюешь нынче?
— С кем?.. — Алексей задумался и чему-то усмехнулся без радости. — По правде сказать, и не знаю с кем… То ли со своими, то ли сам с собой… Кирилл-то надолго ушел?
Аристарх Павлович снова потянулся к бумаге: он не привык еще петь в разговоре. Было трудно начать первое слово, ибо приходилось сначала мысленно пропеть его, потом потянуть горлом звук и как бы вплести в него речь. Лучше было петь песни или еще легче — подпевать…
— Да пой! Пой, Аристарх Павлович! Петь — это же награда!
— Вернется скоро, — Аристарху Павловичу хотелось скрыть правду, чтобы не расстраивать гостя. — Понравился он мне, хороший парень…
— Два года не виделись, — сказал Алексей. — Последний раз курсантом. И вот поди же ты — лейтенант! Самое лучшее время!.. Как Полина Михайловна? Жене письма пишет каждую неделю…
— Меня за чуб таскала, — Аристарх Павлович засмеялся. — Суровая сейчас, какой была — не вспомнить…
Алексей достал из чемодана бутылку водки, поставил на стол.
— Давай за встречу, Аристарх Павлович!.. Заодно и погреемся.
У Аристарха Павловича екнуло сердце. Он покосился на кухню: ну, скажут соседки, ты нам мужиков всех поспоил!.. Но делать нечего, не скажешь ведь, что позавчера они тут с младшим Ерашовым гусарили… Он принес посуду, нашел кое-какую закуску и включил самовар. Алексей повернулся к камину боком — дрова уже разгорелись — и ссутулился, уронил руки между колен. Он переоделся в выцветшую старенькую гимнастерку, которые носил вместо халатов, пижам и прочих домашних вещей, и напоминал теперь усталого, измордованного войной бойца, которых Аристарх Павлович так много видел после Отечественной. И даже рыжеватые, пышные усы его напоминали фронтовые — эдакую солдатскую гордость.
Они выпили — вроде бы и слова какие-то говорили бодрые, и чокались со звоном хрусталя, да и водка была хорошего разлива, но как-то невесело. Аристарха Павловича томила мысль о Кирилле — куда исчез, где бродит? Алексей же вообще погрустнел и теперь сидел, озирая пространство комнаты.
— Да… Знаешь, Аристарх Павлович, где мы с тобой сидим? Знаешь, наверное… В парадной зале… Ведь здесь балы устраивали, принимали гостей, танцевали… Эх, сколько с того времени перегородок выстроено! Среди них теперь и капитальных стен не найдешь.
Трудно было сказать, о чем он в самом деле тоскует — о перестроенном, запущенном доме либо о том, что скрывает от посторонних глаз и таит в себе, как военную тайну. В прошлый его приезд он был совсем не такой, вина не пил, а веселился и голосом гремел командирским:
— Приеду сюда — все восстановлю! А начну с парадного. Обязательно ротонду! И веранды по обе стороны! У меня все чертежи есть. Хочу, чтобы дом стоял и смеялся!
— Вообще ты молодец, Аристарх Павлович! — вдруг похвалил он. — Не следует нам сдавать парадных зал врагу. Хорошо, что ты теперь здесь. Ты не стесняйся только, пой. Акустика здесь отличная.
Он налил водки, поднял бокал, однако сказал не сразу, а словно вдруг ощутил резкую боль, и помедлил, переждал ее.
— Давай выпьем за наш дом. Чтобы не строили в нем новых перегородок, не делили на клетушки… На барские комнаты и людские, на этажи и подвалы… За дом!
Ему вроде бы стало получше, и обожженная половина лица слегка разгладилась, размягчела стянутая кожа.
— Мне неловко просить тебя, Аристарх Павлович… Я тебя в парке послушал — так глубоко зацепило… Спой романс! Порадуй душу!
Аристарх Павлович был готов петь для него сколько угодно и с радостью, но он в тот же миг подумал, что на песню сюда немедленно заглянет Надежда Александровна и спросит, где Кирилл. А еще увидит старшего Ерашова, который почему-то домой не идет, а загулял у соседа… Но и отказать Алексею Владимировичу он уже не мог: если там, в парке, под грохотом грозы его зацепило, то как его сейчас не подивить, как не порадовать ему душу, отягощенную неведомой нуждой?
И пусть сбегаются все сюда, пусть раскрываются все тайны…
— Гори, гори, моя звезда, звезда любви, приветная! Ты у меня одна заветная, другой не будет никогда!
В самом деле, на пение немедленно явилась Надежда Александровна, и, как женщина простая, она не скрыла изумления при виде старшего Ерашова, однако и прервать песню не посмела — стояла и слушала, и душа ее тоже отзывалась…
— Твоих лучей небесной силою вся жизнь моя озарена. Умру ли я, ты над могилою гори, сияй, моя звезда!
Старший Ерашов помолчал, затем потряс головой и вдруг крепко обнял Аристарха Павловича, почти сломленного последними словами романса, ибо пока пел он — любовался каждым! И кажется, не пел эти слова, а всего лишь отдавал им — прекрасным! — голосовую дань. И будто сам, повинуясь небесной силе, лег в могилу и видел оттуда сияющую звезду над собой…
Алексей в том же порыве обнял и Надежду Александровну, и та, расчувствовавшись, мгновенно заплакала и ничего не спросила.
— Я скоро вернусь, — сказал Алексей. — Пойду сдаваться Полине Михайловне…
И приобняв Надежду Александровну, ушел в свою квартиру. Аристарху же Павловичу, и так опечаленному пением, стало одиноко. Он вспомнил про жеребчика, оставленного под ливнем, и засуетился, отыскивая дождевик. Потом махнул рукой и как был в тренировочном костюме и тапочках так и вылетел на улицу. Ливень чуть поослаб, однако прямо по траве к озеру катила лавина пузырящейся воды. Жеребчик спокойно стоял под навесом парадного и, обмахиваясь хвостом, разбрызгивал воду. Аристарх Павлович размотал повод, окрученный на шее, и потянул Ага к сараю. Тот двинулся и вовсе не хотел бежать, хотя Аристарх Павлович понукал его и дергал за узду. Заперев жеребчика, Аристарх Павлович устремился назад и тут увидел двух женщин в целлофановых мешках, надетых на головы. Они бежали от теплицы и махали ему руками. Под навесом парадного Аристарх Павлович подождал их, стряхивая с себя воду, и неожиданно узнал бегущих! Одна из них была Валентина Ильинишна, другая — Наталья Ивановна, женщина предпенсионного возраста. Они влетели на крыльцо и содрали с себя мешки: обе мокрые насквозь, озябшие, босые.