Возвращение Каина
Шрифт:
— А что мне оставалось делать, Алеша? — со слезами в голосе сказала Аннушка. — Олегу нельзя уходить в монастырь, пусть он живет дома. Лучше я уеду…
— Нет! — заявил Алексей и встал. — Вы с Кириллом — моя надежда. Не разрушайте дом, он еще не построен… Понимаешь, о чем я говорю?
— Понимаю… — проронила она. — Только не прогоняй Олега. Он пропадет.
Сначала он хотел немедленно поговорить с братом, но в последнюю минуту передумал и решил посоветоваться с Аристархом Павловичем. И тот, еще не дослушав Алексея, неожиданно его огорошил:
— Я все вижу. И давно вижу.
— Но что же ты молчал?
— А что сказать, если любит? Не можем же мы запретить ему. Что наши запреты, разговоры?..
— Что же нам делать? — подавленно спросил старший Ерашов.
— Не знаю, — вымолвил Аристарх Павлович. — Лучше ничего не делать. Жизнь мудрее нас, пусть она сама рассудит. Вмешаемся, будет еще хуже. В любви виноватых нет.
Старший Ерашов отыскал Олега на озере. Тот сидел на мостках, сжавшись в комок, косица на голове развязалась, и ветер трепал тонкие, мягкие волосы. Вдруг стало невыносимо жаль его, как тогда, в детском доме. Только сейчас не было обидчиков, которых можно наказать и тем самым защитить брата от несправедливости.
Алексей сел с ним рядом — Олег словно и не заметил его, глядя на темную осеннюю воду.
— Как помочь тебе, брат? — спросил он.
Олег посмотрел на него с сожалением, но сказал трезво, со скрытым упрямством в голосе:
— Ничего, я сам. Спасибо, Алеша.
— Что ты собираешься делать?
— Я все равно не уеду!
— Тебя никто не гонит…
Он вдруг поверил в откровенность старшего брата, расслабился, подобрел, хотя осталась еще какая‑то задиристая нота.
— Никто не гонит, но никто мне и не радуется… Правда же?
— Правда…
— Ну вот… А все равно останусь здесь, возле Аннушки! Думайте обо мне что хотите.
Старший Ерашов попытался поймать взгляд брата — тот снова смотрел на воду.
— Аннушка — невеста твоего родного брата. Ты понимаешь это?
— Понимаю… Но ведь только невеста — не жена, — отпарировал он. — Невесту отбить не грех.
— Но ведь у брата отбить! — возмутился Алексей.
— Не кричи, Алеша, — мягко сказал Олег. — Если бы Кирилл любил ее… А он не любит.
— Откуда ты можешь знать — любит, не любит?..
— Вижу… Аннушка ему нравится, потому что очень красивая, — уверенно заявил брат. — А я люблю ее, Алеша. И теперь вся моя жизнь будет только около нее и ради нее. Даже грешить стало нестрашно… Безумие!
— А ты о ней подумал? Каково ей от твоей любви? — Старший Ерашов развернул брата к себе. — Ты ее хочешь осчастливить? Или только себя?
— Я знаю, эгоизм — это отвратительно… Да пойми меня, Алеша! Я ведь ожил от своей любви, вдруг понял весь смысл жизни. И если бы понимал это раньше — никогда бы ни мячиков не кидал, не искал бы правды, не жаждал бы истины… Мне сейчас даже в монастырь нельзя. Я же Богу теперь служить не смогу — ей стану служить, о ней думать, на нее молиться, — теперь не искал взгляд брата. — Алеша! Алеша!.. Послушай меня… Моя любовь — не грех… Прошу тебя, отнесись серьезно, не посчитай, что я — сумасшедший. Понимаешь, Аннушка — святая и непорочная. Но она пока слепая! Кирилл увлек ее, очаровал; он интересный парень, он сильный, смелый и красивый. Такие парни нравятся девушкам, умеют себя вести с ними. И Аннушка только это и увидела в нем. Но уверяю тебя, и она не любит Кирилла! Это не любовь, это такая пелена, которая слепит…
— Опять все это твой эгоизм! — отрезал Алексей. — Ты очень легко рассуждаешь…
— Нет, Алеша! — Олег поймал его руки. — Пойми, пойми меня!.. Я очень люблю Кирилла как брата и желаю ему добра! Вот тебе крест!.. Но если они поженятся — будет трагедия для них обоих. И для нас! Не торопись, выслушай меня… Однажды Аннушка прозреет и увидит, что ошиблась. Но ничего не вернуть! А если Кирилл ее потеряет сейчас — не будет трагедии. Он ее скоро забудет, потому что не любит. Красивых женщин много… Одна надежда
— Да, — протянул старший Ерашов. — Теперь и я вижу — ты любишь ее.
Олег помотал головой, сказал горько:
— Ты не понял, Алеша… Это больше, чем любовь к женщине. Ведь и она меня не понимает! Я люблю ее, как Святую Деву!.. Ну как тебе все объяснить? Вот когда люди увидели Христа, не все же сразу увидели в нем Сына Божьего, не все поверили. И теперь всякий раз, когда к нам приходит святой, мы не узнаем его, мы принимаем его как простого смертного… А я увидел ее! Она пришла в наш мир не случайно. Она явилась, чтобы исполнить свою миссию, — все говорит об этом. Но какую — мне страшно подумать! И сказать боюсь… Я и в своей любви вижу Промысел Божий. Встану на молитву, молюсь, чтобы Господь спас ее, а мне в ухо будто кто-то шепчет — сам спаси ее, спаси, спаси…
Алексей ощутил, как ознобило спину: в крике брата он слышал и безумие, и голос истины одновременно. Разум противился, но душа холодела от страха, будто он сейчас слышал то, что нельзя ему было ни слышать, ни знать…
— И я должен спасти ее, — продолжал Олег. — Уберечь от всех случайностей, пока она еще слепая. Признаюсь тебе: однажды я уже хотел увезти ее отсюда, когда на вас напали рэкетиры. В Архангельскую область, я там в лагере сидел… Места видел удивительные, первозданные, а люди все белые и чистые. Она не поехала, потому что еще не осознала, кто она… Видно, еще не пришел срок, и ей нужно пожить здесь зачем-то, а значит, и мне… Я знаю, ты мне сейчас не веришь, потому что в это сразу трудно поверить. Но ты смотри на Аннушку и все время думай, что я говорю.
— Хорошо, — вымолвил старший Ерашов, путаясь в своих мыслях и чувствах. — Мне в самом деле трудно все это осмыслить…
— И ты думаешь, что я — сумасшедший? Если откровенно?
— Да, думаю, — признался он.
— Иногда мне тоже кажется, я сошел с ума, — проговорил Олег. — В голове не укладывается, думаю, ересь ведь, грех… А душа все принимает и радуется… Она уже была здесь, и ее однажды не признали и не спасли. Ты видел надгробие Варвары Николаевны на кладбище?
— Видел…
— Теперь вспомни, на кого она похожа? Только ведь слепой не увидит…
— Значит, я слепой, — проронил Алексей. — Не помню…
— Будешь в городе — посмотри, — посоветовал Олег. — И сразу многое поймешь… Она пришла к нам, в этот дом, но ее не уберегли. Она ведь умерла от того, от чего простые смертные не умирают — от тоски. Неужели и в этот раз не убережем?
Он словно гвоздей набил этих вопросов, и старший Ерашов последние дни перед отъездом не мог избавиться от навязчивых размышлений. Он вглядывался в Аннушку, наблюдал за ней, следил за каждым движением, ловил каждое слово и тонул в противоречивых чувствах. То казалось, она обыкновенная, ничем особенно не примечательная, разве что все время печальная — и это объяснимо! — да, внешне красивая, изящная в движениях от природы. Но вдруг чудилось, что за всем этим существует нечто ускользающее от разума: он поймал себя на мысли, что утром, пока не увидит Аннушку, ему почему-то беспокойно, что его раздражают громкие голоса сыновей, бег по коридору, все громкие звуки и даже дождь за окном, ставший уже привычным во второй половине сентября. А как только она появится в столовой, и в ушах, и в душе наступает благостная тишина, и все, что нужно сделать за день, кажется, сделается само собой. Он заметил, что в ее присутствии отчего-то все веселеют, начинают улыбаться; Олег же и вовсе становится просветленный и счастливый.