Возвращение Каина
Шрифт:
— А ну, салага, кыш! — крикнул он и дернул Кирилла за комбинезон. — Я тебе покажу, как надо стрелять!
Кирилл молча отпихнул его, однако парень схватил за руку, рванул на себя:
— Ну, выскочил! Живо! Я афганец, понял?
В локтевом суставе хрустнуло. Кирилл выхватил пистолет и стал бить стволом по его рукам. Парень чуть не опрокинулся с брони, глаза налились кровью. Он намеревался сделать новый бросок к башне, однако толпу прорезал ОМОН со щитами. Афганца сдернули на землю и словно резиновую куклу стали утюжить дубинками. Он вертелся под ними, что-то орал и совершенно не боялся ударов, даже не уклонялся от них и не вздрагивал. По лицу его уже текла кровь, а он все показывал на танк Кирилла и что-то говорил как безумный.
— Внимание
ОМОН отрезал болельщиков от танков, отогнал на тротуар.
К четырнадцати часам у Кирилла кончился боезапас. Слегка гудела голова и поташнивало от порохового дыма: вентиляция отказала напрочь, хотя прапорщик что-то там откручивал и ковырял отверткой. Вдруг стало все безразлично и неинтересно. Он думал, что вместе с боезапасом кончилась и стрельба, но откуда-то на большой скорости примчались грузовики и поступила команда снарядить машины. Кирилл соскочил на землю. Асфальт показался ему мягким, как микропористая резина. Солдаты встали в цепочку, и по ней потекли желтые, влажно-масляные снаряды. Хотелось пить и странно, совсем неуместно — есть. И тут из рядов болельщиков, несмотря на ОМОН, вывернулась пожилая женщина в берете. Она на ходу, как волшебница, извлекла из пакета пластмассовую бутыль «Фанты» и с нею, как с флагом, пошла к Кириллу. Щиты перед нею раздвинулись; в эту брешь устремилась еще одна, совсем молоденькая, в кожаной короткой юбке, с бумажным пакетом в руках. Кирилл чуть ли не выхватил «Фанту» у пожилой, сорвал крышку и стал пить, выдавливая струю из бутылки. А поилица любовалась им и приговаривала:
— Умница! Пей, пей, солдатик! Всю пей! Герои вы наши, освободители!
Кирилл напился до отрыжки, но жажда не улеглась. А молоденькая уже совала в руки какие-то многослойные, вкусно пахнущие даже в дыму выхлопа бутерброды. Не выпуская бутылки, он взял один, но ширины рта не хватило, чтобы откусить. Он смял его в кулаке и стал есть, выдавливая, как пасту из тюбика. Кормилица смотрела на него с молчаливым восторгом, подставляя открытый пакет. И тут он заметил, что его снимают с разных сторон несколько человек с разными фотоаппаратами на шеях. Кирилл спохватился, что ест грубо, жадно и совсем некрасиво и что обе руки заняты — в одной бутыль, в другой — пакет с бутербродами, почему-то оказавшийся у него. Давясь, он дожевал бутерброд, и чтобы достать следующий, надо было что-то бросить. Тем временем парень в расстегнутом кожане потянул его за танк, к набережной, подальше от фотоаппаратов и кормящих его людей. На ходу он достал бутылку водки «Распутин» и, дурачась, заговорил, как в рекламе:
— Вы получаете кристально-чистый водка, если мы дважды изображен на бутылка: один раз — ты, один раз — я! Пей!
Он чуть ли не насильно втолкнул горлышко Кириллу в рот и опрокинул бутылку. А руки были заняты, чтобы сопротивляться. Он глотнул несколько раз и, поперхнувшись, прыснул на парня в кожане. Тот, отряхиваясь, засмеялся:
— Кристалл клин водка! Что означает — кристально чистая водка! — И сам приложился к горлышку. — Гут! Шнапс — гут! Глотни еще!
— Не буду, — замотал головой Кирилл. — Мне стрелять…
— Пей, пока дают! — Он пихал бутылкой в лицо. — Пей да жги коммуняк! Рука тверже будет!
Откуда-то вдруг появился тот дурацкий старик, уже без шарфа и кепки, но с бутербродом — колбаса на черном хлебе, обыкновенная, вареная и уже синеватая, и тоже старался запихнуть в рот. Кирилл бросил бутыль с «Фантой», пакет и полез на лобовую броню, цепляясь за орудийный ствол.
— Ну и зря! — крикнул ему парень в кожане и разбил бутылку о передний крюк. — На счастье!
А старик опять что-то кричал и показывал бутербродом на здание парламента, откуда валил черный дым и уже вырывался густо-красный огонь.
Кирилл спрыгнул в люк и затворился. Тяжелый шум в голове сменился легким
И во второй раз в этот день он вспомнил Аннушку. Первый раз было, когда он лежал в куче соломы, потом же марш по улицам Москвы поглотил все сознание целиком. Странное ощущение нереальности не оставляло его до тех пор, пока он не встал здесь, на набережной, и не произвел первый холостой выстрел. Он видел знакомые дома, улицы и станции метро не из троллейбуса или такси — из танковой башни. Это обстоятельство как бы притупляло узнаваемость мест, и чудилось, что он едет по чужому, вражескому городу, а места эти всего лишь похожи на московские…
С Аннушкой они однажды переплыли озеро и долго лежали на том берегу, глядя в небо. Было так хорошо, беззаботно, что кажется, остановилось время. Сейчас Кирилл вспомнил тот день, и испытанная им тогда благодать стала медленно спускаться в танковый люк, вместе с открытым пространством.
— Триста пятнадцатый! Цель — центральные окна восьмого этажа.
Он схватился за ручки, сделал доворот.
— Цель вижу!
— Кумулятивными… три снаряда… Огонь!
Он затворил люк, и вместе со щелчком замка оборвалась всякая связь с вышним миром, и даже та малая толика благодати, что успела достичь его, мгновенно смешалась и растворилась в пороховом дыму…
Уставший от грохота, он дождался команды прекратить огонь, с трудом выбрался на броню и мгновенно заснул, будто припоздавший пахарь в своей борозде. Он спал без сна, ибо с последним выстрелом понял, что на сегодня наконец война закончилась. Она могла бы продолжиться и завтра, но сейчас он уже не мог стрелять: всякая даже самая интересная игра может утомить, и потому он спал, как спит наигравшийся ребенок среди игрушек.
А проснулся в темноте — прапорщик-водитель дергал его за штаны, бил под коленки.
— Командир! Командир!.. Бегом к триста пятьдесят второй! Объявили сбор командиров экипажей!
Кирилл спустился с танка — белели только омоновские щиты и каски, будто дорожные столбы стояли на крутом повороте да вовсю пылал весь пятнадцатый этаж, бросая тревожные отсветы на серую осеннюю воду Москвы-реки. Огонь уже перекинулся на шестнадцатый, и оттуда, будто победный фейерверк, осыпались горящие брызги неведомых фонтанов.
Он встал в строй, перед которым расхаживал маленький полковник — типичный танкист. Он говорил командирским голосом, но был ли их командиром — неизвестно, поскольку голос звучал совершенно иначе, чем в шлемофоне. Впрочем, Кириллу было все равно…