Возвращение корабля

Евгений Степанович КОКОВИН

ВОЗВРАЩЕНИЕ КОРАБЛЯ

Своей родословной Александр Олтуфьев не интересовался. Александру шел двадцать третий год. Какое дело молодому лоцману до обросшей раковинами и преданиями старины? А между тем предки Александра сумели вписать свои имена в историю... Подходил к концу семнадцатый век. Сохла русская земля без воды, без морских путей, без торговли с чужестранцами. Опасались бояре замочить свои широкополые шубы да кафтаны в соленых морских волнах. А молодому царю Петру опротивели неуклюжие московские хоромы да нелепые боярские бороды. Привлекала Петра морская жизнь. Грезились ему многоводный красивый порт и торговые корабли, переполненные тюленьим жиром, сельдью, винами, голландским полотном, оружием и цветными

металлами. Петр поощрял торговлю и мореплавание. В те времена получил один из предков Александра царский указ: "Корабельным вожам Ивашке Олтуфьеву да Коземке Котцову со товарищи. Быть вам во время ярманки нынешнего 7198 года в корабельных вожах... Вожей, которые Двиною рекою торговые корабли с моря вверх до Архангельского города проводят, такоже те ж корабли и от города на море отводят, нанимать... " И получили Ивашка Олтуфьев да Коземка Котцов с товарищами щедрые награды за свое лоцманское искусство и имена свои оставили в исторических документах. Всегда Олтуфьевы были лучшими лоцманами Архангельского порта. От "вожей", проводивших мощнорангоутные корабли иноземцев, прошли Олтуфьевы через столетия до советского лоцманства Беломорья. Александр считался отличным лоцманом. От плавучего маяка через бар и устье Северной Двины он хладнокровно проводил иностранные пароходы к лесопильным заводам Архангельска. Он прекрасно знал фарватер и створы, читал морские карты и лоции и свободно разговаривал по-английски... Вдали вспыхивали мигалки. Едва заметно колебалась пестрая картушка компаса. Капитан, скандинав или британец, нередко седоволосый или лысый, недружелюбно следил за лоцманом: способен ли этот молокосос провести его судно в порт? Капитану казалось, что лоцман больше бы годился гонять собак или, в лучшем случае, принимать швартовы на берегу. Капитан не взял бы его к себе даже матросом. Но Александр благополучно заканчивал на иностранном лесовозе свои обязанности, а капитан был уверен, что "эти штуки до случая". В одну из навигаций английский лесовоз "Виктория" пришел в Архангельск второй раз. В июне "Викторию" проводил Александр Олтуфьев. В сентябре ему же было поручено провести судно к лесобирже, расположенной выше города. Едва он поднялся на мостик, что-то знакомое показалось ему на этом пароходе. То же чувство он пережил в июне, когда первый раз вел "Викторию". Капитана судна до этой навигации Олтуфьев никогда не видел. В прошлые годы "Викторию" водить тоже не приходилось. А между тем Александр почему-то волновался, напрягая память. Гоня за собой легкую волну, "Виктория" шла узким рукавом Северной Двины Маймаксой. Лесопильные заводы, копры, лесокатки, штабеля бревен. Лесовозы - английские, голландские, норвежские и других наций - грузились у стенок бирж досками и балансом. Навстречу по реке бежали юркие моторные лодки и буксиры, оставляя за собой широкие волны и разрезая тишину гудками и паровыми свистками. Дым от заводов и пароходов, смешиваясь с рассеивающимся туманом, плавал над Маймаксой. Александр набил трубку, закурил и облокотился на стенку. Он силился все вспомнить. В замысловатых завитках трубочного дыма всплывали события прошедших лет. Бородатый отец в зюйдвестке - иногда веселый и разговорчивый, иногда сумрачный, злой, громкоголосый. Отец - тоже лоцман. Одноэтажный деревянный домик с тремя окнами по фасаду. Дворик, огражденный забором, два тополя, полдесятка берез. И здесь - все детство и вся юность Сашки Олтуфьева. Во дворе доживала свои последние годы дряхлая, с обрезной кормой корабельная шлюпка. Она служила Сашке отличным многотонным кораблем. Шлюпку можно было перевернуть вверх дном, и тогда из нее выходила темная высокосводная пещера, или портовая контора, или укрепленный вал, который можно было брать приступом. Большое счастье было для Сашки, когда отец брал его с собой в город. На пристанях встречались знакомые отца - матросы, боцманы, даже капитаны. Они приглашали старого лоцмана выпить пива. Отец никогда не отказывался. Пока отец разговаривал в кубрике со своими друзьями, Сашка исследовал судно. Он спускался в трюмы, в машинное отделение, лазил по вантам, приставал к команде с расспросами. Особенно Сашка любил бывать на "Лене". Трехтрюмная "Лена" была не архангельской компании. Но однажды она простояла в Архангельске на ремонте половину навигации. За это время Сашка всегда был самым желанным гостем на "Лене". Лучистые усы веселого повара и пирог с палтусом манили на камбуз. Машинист дядя Павел обещал научить запускать донку. А матросы рассказывали забавные истории о "морском волке" Проне Бесхвостом. Но больше всего Сашку тянуло на мостик, с палубы через спардек по трапу на капитанский мостик. Там штурвал, компас и телеграф. Оттуда все видно. Перед отходом "Лены" из Архангельска маленького Сашку горько обидел старший штурман. Лоцман Олтуфьев вспомнил об этом сейчас, и волнение охватило его с удвоенной силой. Он стал догадываться о причине волнения. ...Матрос Кабалин подарил Сашке нож. Мальчишка не замедлил испробовать нож на деревянных поручнях у трапа к капитанскому мостику. Это-то и не понравилось штурману. Но Сашке тогда было всего десять лет, и они - Сашка и штурман - не поняли друг друга. А тут еще вмешался отец. Сашкины уши были докрасна надраны, а нож "ключиком" ушел на дно гавани. Сашка плакал от боли и еще больше от обиды. Ему хотелось доставить удовольствие капитану: он собирался вырезать на поручне - "Лена". Лоцман Олтуфьев, облокотившись на стенку, переживал чувства десятилетнего Сашки. "Неужели это "Лена"? Александр бросился к трапу, и... пальцы задержались на шероховатости поручня. Олтуфьев наклонился и рассмотрел заполненную краской, но все же заметную вырезанную букву "Л". "Лена" числилась в списках судов, уведенных интервентами во время гражданской войны за границу. Александр Олтуфьев знал об этом. И он окончательно убедился теперь, что "Лена" и "Виктория" - один и тот же пароход. Судоремонтный завод уже остался позади. Судно подходило к городу. Опоясанный зеленью бульвара, глядел Архангельск на гавань пожарной каланчой, двумя-тремя башенками, портовой конторой. И дальше, где начиналась торговая часть города, стояли у причалов под погрузкой и разгрузкой суда: ледоколы, тральщики, веселые, с высокими мачтами шхуны, парусно-моторные боты, чистенькие каботажники и всегда готовые для кантовки буксиры. Здесь выкрики "вира" и "трави", шум лебедок, узловатая брань и веселая песня. Запахом ворвани, рыбы и смолы густо пропитан воздух. Город с гавани всегда встречает так. "Встречай меня, город! Я веду тебе замечательный подарок!" - хотелось закричать Александру. "Лена-Виктория" поравнялась с портовой конторой. - Остановите машину и отдайте якорь!
– сказал Олтуфьев капитану по-английски. Капитан взглянул на лоцмана с недоумением. - Зачем?.. Мое судно идет к лесобирже под погрузку... мое судно... - Все дело в том, что это как раз не ваше судно, - спокойно возразил Олтуфьев. Капитан, все еще ничего не понимая, усмехнулся: - Оно, конечно, не мое собственное, а нашей пароходной компании, но я капитан "Виктории". Вам поручено, - продолжал капитан, но уже без усмешки, сердито, - провести "Викторию" к лесобирже. В чем дело? Вы лоцман... - Да, я лоцман, - все так же спокойно и твердо отвечал Александр.
– Я хорошо знаю свои обязанности. Я привел судно туда, куда его следует привести. Это судно не "Виктория" и не английское. Это наше, русское судно! Отдайте якорь! Мне необходимо видеть капитана порта. Пароход будет задержан. - Это недоразумение, - вспылил капитан.
– Я буду жаловаться! Но... но мы все выясним... - Отдайте якорь!
– повторил Олтуфьев. Металлическим перебором зазвенел телеграф. Шумно заработал брашпиль, и якорь стремительно ринулся в воду. Лоцман Олтуфьев не ошибся. Корабль, им возвращенный Родине, потом еще долгие годы плавал под советским флагом.