Возвращение Мастера и Маргариты
Шрифт:
Пальцев и отец Савватий переглянулись:
– Мы должны подумать и обсудить предложение с остальными членами союза. Полагаю, не все, а именно люди, представляющие госаппарат и СМИ, пойдут на подобные уступки, – Пальцев удрученно взглянул на Шарля. – Не все способны распродавать святыни.
– Понял! – обрадовался Шарль. – Что ж, самых неспособных возьмем на себя. Убеждать мы умеем.
Грек положил на бумаги узкие смуглые кисти:
– Дело решено, полагаю. Придется состряпать кучу документов о совместных исследованиях. Сообщим вам, когда все будет готово. До встречи, друзья, и запомните наш телефон.
Он поднялся, дабы проводить поспешивших к выходу гостей.
Когда за отцом Савватием и Пальцевым
– Ну что ж, обсудим наши планы.
Тут же из клубившегося в углах мрака выросли трое, всем своим видом показывая готовность к обсуждению и терпимость к переносимым лишениям. Послушные воины, преданные слуги, готовые сносить неудобства странных апартаментов и унизительную заурядность одежды.
Шустрый толстяк, облаченный в темно–серую неопрятную пару, при галстуке устрашающе авангардной расцветки, пристроился на краешке громоздкого, какого–то голого и жесткого кресла. Рыжий коротышка в двубортном костюме гангстера из старой американской комедии встал у двери, обвешанной пыльными бархатными портьерами. Чрезмерно нарядный Шарль, прошелся по комнате, распахивая дверцы и ящики тяжелых, скромно избежавших какой–либо отделки шкафов и тумбочек. За дверцами было пусто.
– Что ж они так пренебрежительны к человеческому заду? Кота хоть хвост выручает. А человеку? Ему что, прямо так и жить в этом пудовом монументализме? – огорчился полненький юноша с пытливым взглядом вундеркинда.
– Мебель в стиле дома была сделана по эскизам главного архитектора, объяснил Шарль. – Мавзолейная тяжеловесность, братская могила. Весьма соответствовала стилю. Мы пытались разрядить погребальную атмосферу жилья. Оживили интерьер дореволюционным хламом из обстановки Жостовых… Видите ли, мессир, – он покосился на гигантский буфет и пыльную люстру. Мы…я…хм… Вся наша группа предполагала устроиться в более уютном местечке. А тут, ко всему прочему, такая морока с жильцами вышла…
– М-да… – патлатый "гангстер" посмотрел на тяжелую, вроде из литой бронзы люстру под потолком. – Похоже на чугун. Хорошая вещь, висит как гиря. А была – ну просто страшно смотреть – хрустальная гора! Наломались мы. Ух! Ух! – Он изобразил нечто, похожее на рубку леса. Полненький вундеркинд неопределенно передернул плечами: – Обычное дело – очистка территории.
Глава 11
Свой визит в Москву шеф наметил на пятое декабря. Именно в этот день ровно в двенадцать часов должна была состояться встреча с российскими компаньонами. Но почему–то не там, где предлагали здешние господа, а в квартире Дома, да не какой–нибудь, а на верхнем этаже углового крыла, выходящего и к Кремлю и на набережную, причем, в сугубо первозданной обстановке. Прибывшей на объект свите пришлось подсуетиться.
Отмеченная мессиром квартира являлась законно приватизированной площадью знаменитой "стальной женщины" (русская, год рождения 1905) и ее мужа Гаврилы Глыбанина (не русский, год рождения 1948). Сам факт сопоставления дат рождения супругов вызывал нездоровый интерес домовой общественности, не говоря уже о двадцатилетней секретарше Глыбанина, проживавшей тут же на сомнительных основаниях. Настораживали и сопутствующие обстоятельства. Не являлось секретом, что женился в середине восьмидесятых бывший журналист–международник Гавриил Латунский на даме своего сердца будучи: а) безработным в следствии перестройки общественного мировоззрения, б) без определенного места жительства в результате мрачного развода с внучкой помощника генсека.
– Позвольте, – говорили одни, – "стальная женщина" – персона без возраста, раритет, охраняемый государством. Даниил же Латунский – бывший брежневский прихлебатель, сделавших карьеру на бичевании загнивающего Запада. Ну и пусть, что рост 185 и три иностранных языка. Таких нынче и на помойке полно (имелся в виду дворник Дома с двумя университетскими дипломами и внешностью Ельцина времен путча). А вот жертву сталинских репрессий, сохранившую неувядающую женскую прелесть, яркий писательский дар и жилплощадь трагически погибшего в ресторане "Метрополь" при исполнении служебных обязанностей третьего мужа, даже иностранные репортеры днем с огнем ищут.
– Сущий вздор! – возмущались другие. – Где вы видите женщину!? Мумифицированная нимфоманка, такую только рядом с Лениным класть. А мерзкие по своей откровенной форме и лживому содержанию мемуары писал за нее Гаврила в свободное от собственной писательской деятельности и усердного интима время. И уже за столь героическое самоотречение достоин красавец Глыбанин не только заслуженно нахлынувшей писательской известности, просторной жилплощади, но и девушки Маши. А если речь зашла о юной поэтессе, пожертвовавшей собственной карьерой ради содействия любимому массами писателю, то не такая она уж и девушка, а известная в творческих кругах сожительница талантов. К тому же – как женщина на большого любителя – с той заковыристой противностью, которую обожествляют совсем уж сбрендившие творцы авангардной моды. Короче, без макияжа и к ночи Машеньку лучше бы в темном коридоре, а тем более – в спальне, не встречать. Следовательно, Гаврила не грешник, а мученик.
И те и другие представители спорящих сторон были равно близки к истине, складывающейся, как известно, из вопиющих противоречий.
Легендарная фигура "стальной женщины" предстала в полном масштабе после выхода в свет ее мемуаров "Исповедь шпионки", переведенной на двадцать шесть языков. По ходу волнующего повествования глубоко и без прикрас вскрывался не только омерзительный механизм воздействия сталинских органов госбезопасности, но и работа вполне конкретных физических органов отдельных представителей руководства страной. Жертве режима пришлось испытать на себе прямой прессинг в виде извращенной связи с Ягодой, Ежовым и Берией (последовательно). В результате чего надломленная душевно и телесно женщина, стала шпионить по ту сторону железного занавеса, выполняя самые разнузданные задания самых мрачных закулисных сил.
Мемуары "стальной женщины" соединяли в себе публицистический пафос разоблачительной самиздатовской литературы времен "застоя", сюжетные повороты в духе галлоновской "Анжелики" и пикантные подробности из арсенала незабвенной "Эммануэль". Эта была большая победа новой перестроечной литературы, но не восьмидесятипятилетней дамы, которая уже в те дни забывала смывать за собой воду в туалете, а тем более никак не могла поделиться с читателями интимными воспоминаниями. Сочинивший этот шедевр в вольном полете фантазии Гаврила впервые творил совершенно свободно и от души. Он работал на себя. Вследствие чего получил зеленую улицу как писатель триллерист после первого же бестселлера "Судьба Ссученного" и право поселить рядом секретаршу Машу.
Несколько раз жители Дома стали свидетелями церемонии вывоза в свет заслуженной шпионки. Старательно отреставрированную мумию, следовавшую на очередную презентацию своей книги, бережно усаживали в новенький "вольво" представительный супруг и милая девушка. Со стороны это выглядело смешно и трогательно, как старый водевиль. Изнутри же сквозило эротической гнилью, подобно киношедеврам в духе чернушно–демократических откровений.
За толстыми стенами Дома в квартире Глыбанина день начинался с истошных криков неопрятной старухи у дверей ванной, где в обществе секретарши, печатавшей на ноутбуке под диктовку новую главу, триллерист принимал водные процедуры. Бурление форсунок джакузи плохо скрывало инородные шумы, свидетельствующие о скотском прелюбодеянии.