Возвращение Мастера и Маргариты
Шрифт:
Белла пожала плечами. Она так и не поняла, что же таится в нем гордыня, глубоко спрятанное отчаяние, страх? Отметила лишь, как прелестно узкое бледное лицо, даже сейчас – с остатками размазанной косметики, с сухими, потрескавшимися от холода губами, и в очередной раз подумала: "Эх, что ж с тобой не так, лапушка?"
Глава 15
Она относилась к девушкам, время которых ушло вместе с романами Вальтера Скотта, сумеречными замками на неприступных холмах, святыми обетами и платонической жертвенностью рыцарей. Ей бы сидеть в круглой башне, расшивая ковер на высокой прямоугольной раме, глядеть в узкое окно,
Прекрасная дама рождалась для одной любви, для одного безоглядного, Богом данного чувства. Трепетная, легкокрылая душа рвалась в костер всепоглощающей любви, не ведая соблазнов альтернативных решений. Так было в мрачные времена средневековой строгости и полного отсутствия СМИ.
В отношении Мары время внесло две существенные поправки: она обитала не в замке и отнюдь не считала себя прекрасной. Так себе – обычная нескладеха–акселератка, к тому же замкнутая и далеко не кокетка. Жила она с родителями и младшей сестрой в двухкомнатной квартире панельного дома, ходила по улицам и дворам, как все москвичи. Но то, что девочка видела на этих улицах и во дворах, ранило ее сердце. Как будто неполадки реальности имели прямое отношение именно к ней. Заглядывала ли Маре просительно в глаза торговавшая редиской у метро бабка, спал ли под лестницей у лифта пьяный Кушкин, выгнанный женой, или пищал подброшенный в подъезд котенок, это становилось событием Мариной жизни, вопиющем о вмешательстве, помощи.
Молодости дана беспечность, чтобы произрастать в здоровом эгоизме, наливаться позитивными соками. А Мару терзало непомерное сострадание, мучили ответственность, жалость, вина. Верующий в такой ситуации обращается к Богу с мольбой о заблудшем человечестве. Тот, кто не надеется на высшую помощь, берется исправлять ситуацию сам. Не обязательно с мечом в руках, можно со скальпелем.
Мара решила стать врачом и, повзрослев и помудрев, найти способ сделать облегчить людские страдания.
Она хорошо училась, выискивая в науках следы магической формулы всеобщего благополучия. Оказывалось, чем выше и глобальней цель, тем менее удачны акции по ее осуществлению. Войны, революции сопровождали попытки перековать мир, исправить все сразу, и благие намерения обращались кровавыми бедствиями.
Значительно большего добились честные, упорные труженики на узкой стезе, предопределенной призванием. Они изобретали электричество, уничтожали чуму и холеру, выращивали сады, строили резные терема, радующие всякого глядящего на рукотворную красоту. И много, много разного, помогающего людям преодолеть тяготы страданий, хворей, смерти создали такие мастера. Пользуясь их дарами, каждый озарялся светом, словно проходил под аркой семицветной радуги. Проходил – и становился сильнее, лучше. А потом, в конце, мог подумать, что прожил не зря, потому что был в его жизни свет кусок пирога с вишней, съеденный летним вечером на прохладной веранде со своими стариками и детьми, органная месса в гулком соборе, руки человека, положившего на пылающий лоб прохладное полотенце, улыбка ребенка, поцелуй любимого. Все, абсолютно все, созданное человеком с добрым сердцем и радостью, могло озарить чью–то жизнь.
О любви Мара мечтала с пеленок. Уже в детском саду высмотрела объект лобастого тихого мальчугана с длинными льняными кудряшками. Утром спешила в группу, думая, а приведут ли Лешу.
На елке Алешу одели пажом из старого кинофильма "Золушка" – в бархатный камзол с пышными рукавами и берет, украшенный белым пушистым пером. Странная была идея выбрать мальчику эпохи покорения космоса такой костюм. Только не у одной, наверно, Мары навсегда остался в памяти застенчивый паж в компании зайчиков и космонавтов.
Когда Леша заболел, Мара тихонько плакала и жила без всякого удовольствия. Даже мультики по телевизору не смотрела и про торт "наполеон" в холодильнике забыла.
Однокурсника Мары по мединституту звали Денисом. Тихий отличник с пушистыми ресницами зачастил в Ленинскую библиотеку. Там на него наткнулась Мара, наткнулась и обомлела. За высоким полукруглым окном драгоценно серебрились опушенные февральским инеем липы. У подоконника, между стопками книг склонилась голова с упавшей на лоб каштановой прядью. Опрятно и строго белел воротничок сорочки, выпущенный на свитер, сосредоточенно хмурились брови над строгими глазами, устремленными к страницам толстого альбома. Причем, совсем не анатомического – книги, окружавшие Дениса, относились исключительно к области географии и путешествий. Как оказалось позже, медицину ему навязали родители. Денис же рвался в дальние странствия, его словно овевал морской бриз и мерещились за спиной упругие паруса бригантины. Алые паруса капитана Грея.
С минуту Мара стояла, затаив дыхание, не решаясь обнаружить себя. То, что она влюбилась по настоящему, стало очевидно с пугающей бесповоротностью тут же, на месте. Но ясно было и другое – не пара несуразная блеклая дылда чудесному гриновскому герою. Не могли у него вызывать восторг серое платье–джерси, перешитое из маминого костюма, удручающее обилие мослов, торчавших в разные стороны – лопатки, колени, локти – сплошные углы. Да еще волосы – прямые и рассыпчатые, как солома.
Денис поднял глаза, увидел однокурсницу и явное нескрываемое восхищение озарило его благородные черты.
Зима подходила к концу. Они бродили по Арбатским переулкам, обсуждая все на свете. У Мары зябли в разваливавшихся сапогах ноги, леденели тонкие, чуть ли не прозрачные пальцы. Отогревались влюбленные в подъездах у раскаленных батарей. Там, среди облупившихся вместе с масляной краской и штукатуркой надписей, в настороженном, кошками пахнущем полумраке, впервые поцеловались. Денис согревал дыханием пальцы Мары, все чаще касался их губами, и вдруг крепко прижал ее к себе. Началась новая эпоха – пробег от подъезда к подъезду, от поцелуя к поцелую.
Весна нагрянула во всем великолепии, в Александровском саду подняли алые головы роскошные тюльпаны, непомерно рано вскипела ухоженная сортовая сирень. В Ленинку они теперь и не заходили. Встречались на ступеньках и, обомлев от неожиданности долгожданной встречи – ведь прошла целая ночь! спешили скрыться в переулках.
Отец Мары – автомобилист по специальности, полулатыш, полунемец по происхождению, приобрел в результате длительной глобальной экономии "Жигули". Поездка в Прибалтику была назначена на июнь. Восьмилетнюю Аню отправили на все лето в пионерлагерь, Мару предполагали взять с собой. Как недогадливы взрослые! Разве она могла оторваться от Дениса, могла упустить возможность завладеть опустевшей наконец квартирой?
Повздыхав, оставив дочери деньги на пропитание и пообещав звонить с каждой попутной телефонной станции, родители отчалили. В двухкомнатном царстве, принадлежавшем теперь только им, влюбленные распахнули все окна, глядели на двор, на крыши гаражей, скверик детсада – и без конца целовались. За крышу! За ворону на карнизе! За коврик с оленем, сохнущий на соседнем балконе! За жизнь, за лето, за одарившую их своим чудом вечную, верную, невероятную любовь!
В первый же вечер едва не согрешили, но Мара вывернулась из объятий, непонятно почему и спешно выпроводила Дениса. Сидела одна у мелькавшего телевизора и осмысливала свой странный поступок. В чем, собственно, дело? Воспитание что ли строгое, страх за себя, за него? Дура, вот дура то…