Возвращение на родину
Шрифт:
Дождевой курган Клайм выбрал по двум причинам. Во-первых, он занимал центральное место среди разбросанных кругом жилищ, во-вторых, проповедника, поднявшегося на курган, тотчас становилось видно со всех сторон, и возникновение его на вершине служило сигналом для тех, кто в это время бродил по пустоши и захотел бы прийти послушать. Проповедник стоял с непокрытой головой, и каждое дуновение ветра шевелило его волосы, поредевшие не по возрасту, так как ему было меньше тридцати трех лет. На глазах он носил козырек, лицо у него было задумчивое, изрезанное морщинами. Но хотя эти телесные черты говорили об упадке, голос его был молод - сильный, музыкальный, волнующий. Он пояснил, что его беседы с народом будут иногда светскими, иногда религиозными, но не будут затрагивать догматов веры, а темы для проповедей он будет брать из самых разных книг. На этот раз он выбрал такую цитату:
"И
Так Ибрайт в конце концов нашел свое призвание в деятельности странствующего проповедника, проводящего под открытым небом беседы на нравственные темы. И с первого же дня он неустанно трудился на этом поприще, произнося не только очень простые проповеди на Дождевом кургане и в соседних селениях, но и более сложные в других местах - со ступеней и портиков ратуш, у подножия крестов или часовен на площадях маленьких городов, у фонтанов, на эспланадах, на пристанях, с парапета мостов, в амбарах, сараях и других подобных местах в соседних уэссекских городах и деревнях. Он не касался вероисповедания и философских систем, считая, что многое можно сказать даже просто о взглядах и поступках, общих для всех хороших людей. Кто верил ему, а кто нет, кто считал его проповеди недостаточно возвышенными, кто жаловался на отсутствие у него богословской эрудиции. Были и такие, что говорили: что же и делать, как не проповедовать, тому, кто ничего другого делать не умеет. Но повсюду его встречали ласково, так как история его жизни стала широко известна.
КОММЕНТАРИИ
Над романом "Возвращение на родину" Гарди работал около трех лет - с января 1876 г. по сентябрь 1878 г. В целом этот роман занял больше времени, чем любое другое произведение писателя. На то было немало причин; не последняя, вероятно, заключалась в том, что этим романом Гарди открывал новый для себя тип романа. Роман "Возвращение на родину" не только укоренен в Уэссексе (в этом отношении у него были "предшественники" - "Под деревом зеленым" и "Вдали от безумствующей толпы"), он вводит новую для писателя тему трагического столкновения героя и окружающей его среды. Это первое в ряду трагических произведений Гарди, кардинально отличающееся от всего, что было им написано до того.
В соответствии с существовавшей в те годы традицией Гарди сначала опубликовал свой новый роман в журнале. Это способствовало созданию прочной литературной репутации, а также и материальному успеху, что было совсем небезразлично для молодого автора, недавно вступившего в брак.
Поначалу Гарди предполагал издать роман в ежемесячнике "Корнхилл", однако редактор, которому он послал первые главы, отказался взять на себя какие бы то ни было обязательства до тех пор, пока не прочитает всю рукопись в целом. Его пугали взаимоотношения между Юстасией и Уайлдивом, которые, как он думал, могут стать слишком "опасными" для семейного журнала. Те же опасения, как стало известно недавно, высказал и редактор "Блэквудз Мэгезин", солидного журнала с широким кругом "респектабельных" читателей. В конце концов роман вышел в ежемесячном журнале "Белгравия", где печатался из номера в номер. Для того чтобы увидеть свой роман напечатанным в журнале, Гарди пришлось пойти на ряд текстуальных изменений, продиктованных страхом издателей перед моральными установками викторианского общества, которое зорко следило за их соблюдением. Дж. Гибсон, изучавший текстуальную правку Гарди, называет эти исправления "уступками "миссис Гранди" (т. е. общественному мнению).
Больше всего пострадала от этих изменений Юстасия. Героини, которых с удовольствием выводили на страницах "семейных" журналов издатели, были бесконечно далеки от этой страстной мятущейся женщины. Вспомним, что в викторианском обществе женщине отводились строго определенные роли невинное дитя, чистая девушка, гений домашнего очага, гибнущая жертва и проч., ни одна из которых не подходила Юстасии. Более того, слово "страсть", даже в его применении к мужскому полу, находилось в "семейных" журналах под запретом. Что уж и говорить о героине, обладательнице волевого и страстного темперамента!
Гарди пришлось пойти на уступки издателям. Он значительно смягчил описание самой Юстасии и характера ее отношений с Уайлдивом. Лишь в издании, вышедшем в 1895 г., Гарди восстановил те изменения, которые он сделал ранее под давлением "миссис Гранди". Заметим, однако, что и эти изменения не были окончательными. В так называемом "Уэссекском издании" романов, предпринятом в 1912 г., Гарди снова идет на уступки "миссис Гранди". Приведем лишь один пример. Во всех изданиях, кроме 1895 г., Юстасия говорит об Эгдоне: "Это мой крест, моя мука и будет моей погибелью!" В издании 1895 г. она называет Эгдон своим "крестом, позором и погибелью" (конец IX главы). Гарди пришлось также изменить концовку романа (см. с. 339).
"Возвращение на родину" писалось в самое счастливое для Гарди время. В 1874 г. Гарди женился; весной 1876 г. совершил вместе с женой поездку по Европе, а по возвращении в Англию обосновался в Дорсете, в небольшом городке Стэрминстер-Ньютон на самом берегу реки Стэр, в живописной и плодородной местности. Здесь в небольшом доме, носившем название "Риверсайд-Вилла", супруги прожили около двух лет. Здесь была создана большая часть романа. Впоследствии Гарди вспоминал об этом периоде как о "самом счастливом времени своей жизни". Критикам, пытающимся объяснить трагическое звучание романов Гарди, исходя из биографии самого писателя, следовало бы иметь это в виду.
Эгдонская пустошь, столь поэтично описанная Гарди в этом романе, находилась совсем недалеко от Стэрминстер-Ньютона, в каких-нибудь двадцати тридцати милях от него. Это была родина Гарди, те места, где он родился и провел свою юность до отъезда в Лондон. В картинах Эгдона, который значит очень много для всего замысла романа, немало собственных, и очень личных, воспоминании самого писателя. Немало здесь и деталей, перенесенных в ткань романа прямо из жизни. Юстасия при первом своем появлении держит в руках подзорную трубу и песочные часы - то и другое хранилось как реликвия в доме Гардн. По семейной легенде эти предметы принадлежали одному из предков, морскому капитану. Юный Гарди, случалось, также пользовался ими. "Высокая белая мачта с рангоутными перекладинами и прочим морским такелажем", стоящая рядом с домом капитана Вэя, деда Юстасии, заставляет вспомнить о подобных же мачтах, возвышавшихся неподалеку от родного дома Гарди, - поблизости жили старые моряки. Наконец, гадюка, укусившая миссис Ибрайт, также связана с семейным преданием о том, как, вернувшись как-то домой, мать Гарди увидела в колыбели гадюку, мирно спавшую на груди сына. Впрочем, как ни живописны эти детали, они имеют, конечно, лишь вспомогательное значение в истории Клайма Ибрайта, решившего покинуть жизнь среди "безумствующей толпы" и посвятить себя служению своим землякам.
Н. Демурова
1. Книга Страшного суда - большая перепись всех английских земель, проведенная по приказанию Вильгельма Завоевателя в 1086 г. В переписи указывался владелец, площадь, доходность земли, число арендаторов, количество скота и т. и.
2. Леланд Джон (1506-1552) - первый исследователь и собиратель английских древностей; был библиотекарем у короля Генриха VIII, а позже королевским антикваром. В 1534-1543 гг. совершил свою знаменитую поездку по Англии, собирая материал для задуманного им грандиозного труда "История и древности Англии", но не успел обработать накопленный богатейший материал, и "Путеводитель Леланда" в девяти томах был издан почти два века спустя после его смерти. Леланд ставил себе в заслугу, что он "сохранил многих хороших авторов, чьи труды иначе скорей всего были бы потеряны" во время закрытия монастырей Генрихом VIII.
3. Пороховой заговор.
– В начале царствования в Англии Якова I Стюарта (1603-1625) в обстановке обострившейся борьбы между католиками и протестантами группа дворян-католиков, недовольных недостаточно определенной позицией короля в этом вопросе и уже отчетливо враждебной позицией парламента, задумала одним ударом покончить и с парламентом и с королем, а именно: 5 ноября 1605 г., в день открытия парламента, когда на его заседании должен был присутствовать также и король, взорвать зданий парламента. Пороховые бочки уже были заложены в парламентских подвалах, но по неосторожности одного из участников заговор раскрылся, и его исполнители, в частности солдат Гаи Фокс, были схвачены в тот момент, когда уже собирались осуществить свое намерение. Впоследствии в деревнях и городках Англии этот день знаменовался народным праздником с публичным сожжением чучела Гая Фокса.