Возвращение Одиссея. Будни тайной войны
Шрифт:
– Я понял. Да, несколько здоровых павильонов.
– И где же вы там умудрились на нее набрести?
– А в самом популярном месте. Там устроили премьерный показ нового спортивного «Мерса». Модель Цэ-Эл-Ка. Вот возле него я ее и высветил. Ее взбитую рыжую прическу.
– А дальше?
– А дальше... пообедали вместе... На следующий день поужинали. Потом... потом встретились еще раз, снова днем, и она сказала мне, что собирается в Мюнхен, на фестиваль пивной, октоберферст, на закрытие.
– И пригласила вас с собой?
– Не то чтобы пригласила... Скорее поманила... так... нехотя... дразня. Она любит дразнить. И умеет.
– Вы согласились?
– Нет. Но и не отказался. Как-то так ушел от ответа. Отшутился. Но в каком отеле она остановиться собирается, все-таки спросил.
–
– А потом... она уехала. В середине недели. Подошли выходные. В пятницу, с утра, как назло, с женой из-за чего-то ни с того ни с сего полаялись. Ушел на работу, в посольство. Там тоже какая-то бодяга, вконец настроение испортили. Тут рыжие волосы вспомнил. Думал потом весь день, все... взвешивал... колебался. А потом махнул рукой, была не была. Никому ничего не сказал... жене соврал только, что на выходные уезжаю из Парижа, с заданием, сел в самолет и... в Мюнхен. Это была моя вторая ошибка.
– Ну, наверно, уже не вторая, а...
– Наверно. Но эта ошибка была уже... непоправимая. Как говорится, переступил роковую черту. И... в пропасть. После уик-энда этого... пивного мы стали встречаться уже практически каждую неделю. Сначала я немного опасался, конечно, по привычке. Подвоха какого-нибудь ждал. Но... месяц прошел, другой. Третий. Кроме... амурных дел, ничего. Тишина. Никаких разговоров о работе. О посольстве. Никаких скользких тем. Закидонов. Ничего.
– Но вдруг... в один прекрасный день...
– Но вдруг, в один прекрасный день, заявляет. Она мне. Хочу, мол, поговорить с тобой на одну интересную, но немного деликатную тему. Какую тему? А вот. Бразилия, по слухам, приняла решение полностью модернизировать свои ВВС и собирается организовать грандиозный тендер на поставку ей истребителей. Куш солидный, речь может идти о девяти нулях. За этот кусок, уже официально заявили, будут бодаться шведы с англичанами, французы со своим «Миражом», ваши два – «МиГ» и «Сухой». И еще... американский «Локхид»... Ну и прекрасно, говорю, а при чем здесь я?.. При том. Я знаю, мол, что у тебя есть кое-какие связи в вашей авиационной промышленности... Я ей, а откуда вдруг такие сведения? Она: а тебя, мол, прошлым летом в Ле Бурже видели. Ты там постоянно с авиаторами вашими терся. Ну, я, естественно, сразу же догадался, откуда ноги растут. Меня с этим Шортом парень наш из Рособоронэкспорта как раз и познакомил. Да и вообще... понял я уже, что к чему. И что дальше последует. На один вопрос пока только четкого ответа найти не могу, знают ли они, что я под «крышей», либо просто думают, что «чистый» посольский.... Как и следовало ожидать, в конечном итоге она мне практически прямым текстом говорит: любая информация, которая поможет «Локхиду» выиграть тендер, будет стоить столько, сколько ты, мол, в посольстве за всю свою жизнь не заработаешь. Я сижу, молчу, вроде как предложение обдумываю, а сам рассуждаю. Первый пробный шар запущен. Сейчас проверят, как реакция, пойдут дальше. Ну хорошо, влип я, да. Попался как последний молокосос. Ну а, с другой стороны, что у них против меня. Реально. Да ничего, кроме адюльтера. Ну будет разбирательство. Наверняка прощай Париж. Весьма вероятно, прощай чекистская карьера. Но ведь не смертельно. Если они хотят меня на этом взять – глупо. Сами должны понимать. Значит, что тогда? Непонятно. Но в подобных ситуациях лучше не рассуждать, а просто делать ноги. Как вы сами прекрасно знаете. Полезней для здоровья. Значит, что надо быстренько свернуть беседу, вежливо и культурно попрощаться и... адьё а жаме [18] . Встаю, прощаюсь. А она мне – подожди еще минутку. Тут с тобой один человечек парой слов перекинуться хочет. И на тебе, из соседней комнаты... а это у нее все в квартире было, на рю [19] Виталь, выходит молодец, невысокий такой, правда, так... ничего, крепенький. Волосы бобриком. Представляется: Джеффри Нортон. Представился и...
18
Adieu a jamais. – Прощай навеки (фр.).
19
La rue – улица (фр.).
– И что?
– И... без долгих предисловий... достает диктофон... примерно такой же, как вон у вас, и... включает. А там... на пленке... мои разговоры в посольстве. У нас, в «бункере». За последние месяца два. После того, как у меня с этой рыжеволосой все закрутилось. И что с Минаевым говорили, и с Ивановым. И с остальными резидентурскими. И даже то, что на общих совещаниях обсуждали. И... вот это... меня, конечно, уже подкосило. Сломало. Как будто обухом по голове. Я даже в страшном сне вообразить себе такого не мог. Если, допустим, они мне радиожучка куда-нибудь запрятали, так этот номер никак пройти не мог. У нас же везде датчики. Зафиксировали бы. Электромагнитное излучение. А если жучок обычный, записывающий, то его ведь особо миниатюрным никак не сделаешь. Звуконоситель же место занимать должен, если, конечно, по времени надолго рассчитан. В конечном итоге оказалось, они мне в туфли записывающее устройство вставили. В каблуки. И когда успели. В Мюнхене еще, наверно. Я тогда с ней два дня по городу в кроссовках расхаживал. А ботиночки в это время в отеле, в шкафу стояли. Якобы.
– Потом... вы их тоже надевали?.. Когда дали... этому Джеффри Нортону... подписку.
– Никакой подписки я ни ему, ни кому другому не давал.
– Значит, просто устное согласие.
– Нет, после этого я их не надевал. Сказал, что опасно. Нас, мол, раз в неделю всем скопом в спортзал посольский загоняют, в волейбол играть. В это время могут проверить одежду, обувь.
– Он поверил?
– Не знаю. Наверно. А может, просто подстраховался. Но устройство они все-таки демонтировали и забрали.
– И всю интересующую информацию вы им потом сообщали устно.... Или письменно?
– Устно.
– Они не пытались...
– Пытались. Но я сразу сказал, что никаких письменных донесений составлять не буду. Не люблю писанины. А им будет вполне достаточно и магнитофонных записей наших бесед.
– И они согласились?
– Согласились. Не то чтобы, конечно, с большим энтузиазмом. Но давить особенно тоже не стали. Может быть, не хотели на первых порах обострять. Предпочитали подождать, пока я... покрепче увязну.
– Мы сейчас говорим о них во множественном числе. Кроме Нортона, с вами общался и работал кто-то еще?
– Нет. Я непосредственно контактировал только с ним.
– А где вы с ним встречались?
– В основном на рю Виталь.
– У... Хелен Мэтью?
– Да. Я так понял, это была их основная конспиративная квартира. Я имею в виду, естественно, для встреч с агентурой. Впрочем, один раз Нортон возил меня в другое место.
– Куда именно?
– За город. В Сен-Дени. Там у них, я уж не знаю, снимают они его или нет, целый дом. Не очень большой, правда. Но меблирован так... неплохо.
– В этом доме кто-то живет? Я имею в виду постоянно.
– Возможно. Хотя трудно сказать. Во всяком случае, нас тогда никто не встретил и Нортон вел себя там как хозяин. Но атмосфера обжитая. И... мне показалось, не знаю сам почему, что в доме в это время находился кто-то еще. Где-нибудь там, в соседней комнате, за стенкой.
– Вы запомнили адрес?
– Только номер дома – тридцать семь. Он находится немножко так... на отшибе. А они еще, прежде чем к нему подъехать, чуть-чуть попетляли, как я понял, намеренно. Во всяком случае, таблички с названием улицы мне нигде при подъезде на глаза не попалось. А когда отправились назад, в Париж, было уже темно. Сам же я в тех местах до этого никогда не бывал.
– М-м.
– Правда... я думаю, если хорошенько там полазить, можно этот домишко найти. Там есть очень хороший ориентир. Собор такой, красивый. Старинный, готический. Мы как раз мимо него проезжали. От него до дома этого где-то около километра, не больше. Когда подъезжали, я обратил внимание, верхушку шпиля было видно. Чуть справа, сзади.
– Ну что ж, уже кое-что. А Мэтью сама присутствовала во время ваших встреч с Нортоном у нее на квартире?
– Только один раз. Самый первый... когда это все...