Возвращение Одиссея. Будни тайной войны

Надеждин Александр

– Тебе нравится, как я тебя целую? – И, не дожидаясь ответа, быстро выдохнул: – Теперь твоя очередь, детка.

Цепкой хваткой впившись в предплечья своего строптивого антагониста, он откинулся на спину и, не без усилий перевернув и посадив Хелен на себя, заставил ее занять положение, предполагающее переход к гораздо более активным действиям.

– Ну, я жду, – с кривой ухмылкой посмотрел он на нее снизу вверх и, снова не дожидаясь ответа, с ощутимым усилием наклонил ее голову к своей груди. – Поцелуй меня сюда, у тебя это так хорошо получается.

Сначала он почувствовал лишь

учащенное, прерывистое дыхание, обдающее его грудь легким приятным жаром, затем, через несколько секунд, осторожное, словно делающее одолжение, воздушное прикосновение губ. Джефф улыбнулся еще шире, чего, конечно же, не могла видеть его поставленная в весьма специфическую позу жертва, и, по-хозяйски сдвинув голову жертвы чуть в сторону, подвел ее губы к своему левому соску. Несколько секунд губы находились в полной неподвижности, затем они слегка, как бы нехотя, приоткрылись, и тут Джефф ощутил прикосновение языка. Он ликовал.

– Так, девочка... так... давай. Ты все делаешь правильно.

Почувствовав, как рот девочки начал делать полноценные, ритмичные всасывающие движения, он, уже не сдерживая себя, издал тихий протяжный стон и крепко впился пальцами во взъерошенную шапку шелковых рыжих волос. Вскоре его руки, потянув за эти волосы, указали ласкающим его губам новое направление – прямо и вниз, а еще через некоторое время он, вновь резко вернув свою партнершу в ее первоначальное положение, яростно набросился на нее для окончательного и решающего штурма ее последнего несдавшегося бастиона.

* * *

– А почему ты так не любишь заниматься любовью по утрам? – Джефф, стоя перед квадратом окна и погрузив свой взор в предрассветное молоко, задумчиво обозревал с высоты семнадцатого этажа серые контуры параллелепипедов, со всех сторон обступивших расположенную неподалеку Таймс-сквер, одновременно пытаясь не глядя, на ощупь, застегнуть левый рукав своей сорочки.

– А что? – с некоторым вызовом ответила Хелен и непроизвольным движением слегка одернула полу своего коротенького розового кимоно. Она снова лежала на кровати, только на этот раз поперек ее, на боку, подперев голову кулачком, и курила очередную сигарету.

– Да так. Интересно, – пожал плечами Джефф, справившись, наконец, со своей пуговицей. – Так почему же? – Он медленно обернулся и с легкой ухмылкой посмотрел на свою собеседницу.

– Потому. Потому что утром вы все предстаете в чересчур натуральном виде. Без мишуры. И позолоты. А это зрелище, надо заметить...

– Не для людей слабонервных?

– Не для людей с остро развитым эстетическим вкусом.

– Понятно, – вздохнул Джефф и в очередной раз быстро пробежал глазами по всей обширной поверхности застилающего пол плотного темно-зеленого ковра. – Куда же он все-таки делся?

– Ты меня сейчас уже доконаешь со своими носками. Можешь быть спокоен, лично я их не коллекционирую. Посмотри во второй комнате, в прихожей.

– А что он там-то может делать?

– Откуда я знаю. Посмотри в мусорном бачке. В унитазе. В мини-баре.

Джефф, поколебавшись, все-таки вышел во вторую комнату, служившую гостиной в этом просторном номере люкс, и, пару минут погремев там различными предметами мебели, вернулся с совсем уже хмурым видом.

– Вот что меня в тебе всегда восхищает, так это размах твоей натуры. Никакого минимализма, – произнес он, опустившись на одно колено и быстро заглянув под кровать.

– В смысле? – вздернула вверх брови лежащая на этой кровати дама.

– Что тебе было сказано перед отъездом в Нью-Йорк?

– Что мне было сказано перед отъездом в Нью-Йорк?

– Снять гостиницу поближе к центру, но без шика.

– Ваше приказание было исполнено в абсолютной точности. Если бы я захотела шикануть, я бы остановилась в «Мандарине» [7] .

– Но вместо стандартного номера тебе, конечно же, надо было снять апартаменты.

– А... других не было. В отеле полный аншлаг. Туристы понаехали. Японцы.

7

«Мандарин-Ориентал» – самый дорогой отель Нью-Йорка, стоимость номера свыше 10 000 долларов в сутки.

– Хватит врать. Я проверил, всё здесь было.

– Ах, ну да, конечно. Я забыла. Ты же всегда все проверяешь.

– Хе. А с вами, что, можно по-другому? Ну так... я жду объяснений.

– Господи, прямо такая проблема. – Хелен остервенело вдавила в пепельницу докуренную всего лишь до половины сигарету. – Разница-то всего каких-то двести баксов за ночь, а шуму. – Она резко поднялась с кровати и тут же плюхнулась в стоящее неподалеку массивное кресло.

– Не двести, а триста пятьдесят!

– Слушай, тебе самому не противно? Будь твоя воля, ты бы меня небось в Квинсе [8] поселил, в каком-нибудь вонючем клоповнике. В конце концов, ну нельзя же быть таким... крохобором. У покойника медяки с глаз снимет.

– Я не крохобор! – фистулой взвизгнул Джефф. – Я не крохобор, и это не мои деньги.

– Вот именно, тем более.

– Это деньги не мои, а...

– Американских налогоплательщиков, – услужливо закончила за него фразу Хелен. – Я знаю. Я сама налогоплательщица. Правда, канадская. Но какая разница. В конечном счете мы ведь все работаем на одно общее дело. Всеобщее торжество демократии и наших незыблемых ценностей. Разве не так?

8

Квинс – один из наиболее бедных и грязных районов Нью-Йорка.

– Так, – после паузы сухо ответил Джефф и снова отошел к окну. Некоторое время, заложив руки за спину и ритмично перекачиваясь с пяток на мыски и обратно, он, глядя вниз, рассеянно следил за передвижениями мелких двуногих насекомых, торопливо снующих в обоих направлениях по бродвейским тротуарам; затем медленно поднес к глазам левое запястье. – Скоро восемь. Пора завтракать. – Не дождавшись никакой ответной реакции, он обернулся и вопросительно посмотрел на сидящую в кресле особу, которая уже с серьезным видом, поджав губы, усердно полировала аккуратной маленькой пилочкой свои коготки.