Возвращение: Полночь

Смит Лиза Джейн

“Я нет, любовь моя, и Бонни тоже. Но почему ты спрашиваешь?”

“Я больше не могу сдерживаться! Я должна выдержать —”

– Елена, нет! То заклинание...

Елена больше не могла думать. Ненавистный полу-свет сводил ее с ума, напоминая ей о зеленых точках в глазах Дэймона, ужасном зеленом свете Дерева.

Она точно поняла садистское отношение Дерева к ее друзьям …, и в уголку глаза видела немного черного … вроде тряпичной куклы. Только это

была никакая не кукла; это был Дэймон. Дэймон с его диким и остроумным сломанным духом. Дэймон …, кто должен уйти из этого и всех миров теперь.

Его лицо было залито кровью. Не было ничего мирного или достойного в нем. Не было ничего, что Дерево не взяло у него.

Елена потеряла рассудок.

С криком, который очистил её голос голос от хрипоты, Елена схватила ветку Дерева, которое убило Дэймона, которая убила ее возлюбленного, для того чтобы убитььет ее и двух других, которых она также любила.

У нее не было никаких мыслей. Она не была способна видеть. Но инстинктивно она держала высокую ветку Дерева, и позволила ярости взорваться в ней, ярости убитой любви.

Крылья Уничтожения.

Она чувствовала дугу Крыльев сзади, как темные кружева с черным жемчугом, и на мгновение она почувствовала себя подобно смертельной богине, зная, что эта планета никогда не будет питать никакую жизнь когда-либо снова.

Когда крылья уничтожения стали шире,черно-матовые сумерки сгущались вокруг них. Какой подходящий цвет. Дэймону бы это понравилось, подумала она в замешательстве, и затем она снова вспомнила, сосредоточившись она разок ими взмахнула, собирая всю власть что бы разрушить Деревого этого мира.

Это разрушало её изнутри, но она позволила этому продолжать. Никакая физическая боль не могла сравниться с тем, что было в ее сердце, боль потери. Никакая физическая боль не могла выразить,то как она себя чувствовала.

Огромные корни в земле под ними начали оживать, как будто было землетрясение, и затем —

Прозвучал оглушительный звук, потому что ствол Дерева взорвался словно ракета, распадаясь в пепел. Барьеры - паучьи ноги вокруг них просто исчезли наряду с пышной листвой.

Что-то в уме Елены отметило, что очень далеко то же самое разрушение продолжалось, разгоняясь и превращая ветви и листья в мельчайшие частички пепла, который висел в воздухе как туман.

“Звездный шар!” закричала Бонни в жуткой тяжелой тишине.

“Испарился!” Стефан поймал Елену. Она упала на колени, когда ее эфирное черные крылья исчезли. “Но мы никогда бы не получили его. Это Дерево защищало это в течение тысяч лет! Все, что мы получили бы, будет медленной смертью.”

Елена возвратилась к Дэймону. Она не касалась котрый, которая пробил его — сейчас, он был единственным остатком Дерева в этом мире. Она едва могла сметь надеяться, что была хоть искра жизни еще в нем теперь, но ребенок хотел говорить с нею, и она добьется этого или умрет, пробуя. Она едва чувствовала руки Стефана, обнимающие ее.

И снова она погрузилась в самую глубину разума Дэймона. На этот раз она точно знала, куда идти.

И там, чудом, он был, хотя, очевидно, в отвратительной боли. Слезы катились по его щекам, но он пытался не рыдать. Его губы были искусаны. Ее Крылья не были в состоянии разрушить дерево в нем — оно уже отравило его — и не было способа это поправить.

“О, нет, о, Боже!” Елена взяла ребенка на руки. Слезинка упала на ее руку. Она качала его, едва понимая, что говорила. “Что я могу сделать, чтобы помочь?”

– Ты снова здесь, - сказал он, и в его голосе она слышала ответ. Это было все, чего он хотел. Он был очень простым ребенком.

“Я буду здесь — всегда. Всегда. Я никогда не уйду.”

Это не помогло, как она хотела. Мальчик задыхался, пытаясь улыбнуться, но был поражен ужасной судорогой, которая почти выбила его тело из ее рук.

И Елена поняла, что превращала неизбежность в медленную, мучительную пытку.

“Я буду обнимать тебя,” она изменила свои слова для него, “пока ты не захочешь, чтобы я отпустила. Хорошо?”

Он кивнул. Его голос прерывался от боли. “Ты могла бы — ты могла бы позволить мне закрывать глаза? Только … только на мгновение?”

Елена знала, но возможно этот ребенок не знал, что произойдет, если она перестанет с ним разговаривать и позволит ему уснуть. Но она не могла больше выносить его страдания, не было больше реальности, никого больше в этом мире для нее не было, и она не особо заботилась о том, что она сейчас делает, даже если это бы означало умереть вместе с ним.

Тщательно выравнив голос, она сказала, “Возможно … мы можем оба закрыть глаза. Но не на долго — нет! А … только на мгновение.”

Она продолжала качать маленькое тело на руках. Она все еще чувствовала слабый пульс жизни … не биение, но тем не менее, пульсирование. Она знала, что он еще не закрыл глаза; что он все еще боролся с пыткой.

Для нее. Ни для кого больше. Только для нее.

Приблизив свои губы близко к его уху, она шептала, “Давай закроем глаза вместе, хорошо? Давай закроем их … на счет три. Хорошо?”

Было такое облегчение в его голосе и такая любовь. “Да. Вместе. Я готов. Ты можешь начинать считать.”

"Один". Ничто не имело значения кроме обьятий, и это успокаивало. “Два. И …”

"Елена?"

Она была поражена. Ребенок когда-нибудь раньше говорил ее имя?

– Да, милый?

– Елена, я... люблю тебя. Не потому что он любит. Я тебя тоже люблю.

Елена попыталась скрыть лицо в его волосах. “Я люблю тебя тоже, маленький. Ты всегда это знал, не так ли?”