Возвращение Шерлока Холмса
Шрифт:
В городе было всего четыре мало-мальски приличных писчебумажных магазина, и в каждом Холмс показывал карандашные стружки и спрашивал, есть ли в магазине такие карандаши. Всюду отвечали, что такой карандаш можно выписать, но размера он необычного и в продаже бывает редко. Моего друга, по-видимому, не особенно огорчила неудача; он только пожал плечами с шутливой покорностью.
— Не вышло, мой дорогой Уотсон. Самая надежная и решающая улика не привела ни к чему. Но, по правде говоря, я уверен, что мы и без нее сумеем во всем разобраться. Господи! Ведь уже около девяти, мой друг, а хозяйка,
Холмс больше не возвращался в тот день к этому делу, хотя после нашего запоздалого обеда он долго сидел в глубокой задумчивости. В восемь утра, когда я только что закончил свой туалет, он пришел ко мне в комнату.
— Ну, Уотсон, — сказал он, — пора отправляться в колледж святого Луки. Вы можете один раз обойтись без завтрака?
— Конечно.
— Сомс до нашего прихода будет как на иголках.
— А у вас есть для него добрые вести?
— Кажется, есть.
— Вы решили эту задачу?
— Да, мой дорогой Уотсон, решил.
— Неужели вам удалось найти какие-то новые улики?
— Представьте себе, да! Я сегодня поднялся чуть свет, в шесть утра б,ыл уже на ногах, и не зря. Два часа рыскал по окрестности, отмерил, наверно, не менее пяти миль — и вот, смотрите!
Он протянул мне руку. На ладони лежали три пирамидки вязкой тёмной глины.
— Послушайте, Холмс, но вчера у вас было только две.
— Третья прибавилась сегодня утром. Понятно, что первая и вторая пирамидки того же происхождения, что и третья. Не так ли, Уотсон? Ну, пошли, надо положить конец страданиям нашего друга Сомса.
И, действительно, мы застали несчастного преподавателя в самом плачевном состоянии. Через несколько часов начинался экзамен, а он все еще не знал, как ему поступить — предать ли свершившееся гласности или позволить виновному участвовать в экзамене на столь высокую стипендию. Он места себе не находил от волнения и с протянутыми руками бросился к Холмсу.
— Какое счастье, что вы пришли! А я боялся, вдруг вы отчаялись и решили отказаться от этого дела. Ну, как мне быть? Начинать экзамен?
— Непременно.
— А негодяй…
— Он не будет участвовать.
— Так вы знаете, кто он?
— Кажется, знаю. А чтобы история эта не вышла наружу, устроим своими силами нечто вроде небольшого полевого суда. Сядьте, пожалуйста, вон там, Сомс! Уотсон, вы здесь! А я займу кресло посредине. Я думаю, у нас сейчас достаточно внушительный вид, и мы заставим трепетать преступника. Позвоните, пожалуйста, слуге.
Вошел Бэннистер и, увидев грозное судилище, отпрянул в изумлении и страхе.
— Закройте дверь, Бэннистер, — сказал Холмс. — А теперь расскажите всю правду о вчерашнем.
Слуга переменился в лице.
— Я все рассказал вам, сэр.
— Вам нечего добавить?
— Нечего, сэр.
— Что ж, тогда я должен буду высказать кое-какие свои предположения. Садясь
Бэннистер побледнел как полотно.
— Нет, нет, сэр, ничего подобного.
— Это всего лишь только предположение, — вкрадчиво проговорил Холмс. — Признаюсь откровенно, я не сумею этого доказать. Но предположение это вполне вероятно: ведь стоило мистеру Сомсу скрыться за дверью, как вы тут же выпустили человека, который прятался в спальне.
Бэннистер облизал пересохшие губы.
— Там никого не было, сэр.
— Мне прискорбно это слышать, Бэннистер. До сих пор вы еще, пожалуй, говорили правду, но сейчас, безусловно, солгали.
Лицо слуги приняло выражение мрачного упрямства.
— Там никого не было, сэр.
— Так ли это, Бэннистер?
— Да, сэр, никого.
— Значит, вы не можете сообщить нам ничего нового. Не выходите, пожалуйста, из комнаты. Станьте вон там, у дверей спальни. А теперь, Сомс, я хочу просить вас об одном одолжении. Будьте любезны, поднимитесь к Гилкристу и попросите его сюда.
Спустя минуту преподаватель вернулся вместе со своим студентом. Это был великолепно сложенный молодой человек, высокий, гибкий и подвижный, с пружинистой походкой и приятным открытым лицом. Тревожный взгляд его голубых глаз скользнул по каждому из нас и наконец остановился с выражением неприкрытого страха на Бэннистере, сидевшем в углу.
— Закройте дверь, — сказал Холмс. — Так вот, мистер Гилкрист, нас пятеро, никого больше нет, и никто никогда не услышит о том, что сейчас здесь будет сказано. Мы можем быть предельно откровенными друг с другом. Объясните, мистер Гилкрист, как вы, будучи человеком честным, могли совершить вчерашний поступок?
Злосчастный юноша отшатнулся и с укором взглянул на Бэннистера.
— О нет, мистер Гилкрист, я никому не сказал ни слова, ни единого слова! — вскричал слуга.
— Да, это верно, — заметил Холмс. — Но ваше последнее восклицание равносильно признанию вины, и теперь, сэр, — прибавил Шерлок Холмс, глядя на Гилкриста, — вам остается одно: чистосердечно все рассказать.
Лицо Гилкриста исказила судорога, он попытался было совладать с собой, но уже в следующее мгновение бросился на колени возле стола и, закрыв лицо руками, разразился бурными рыданиями.
— Успокойтесь, успокойтесь, — мягко проговорил Холмс, — человеку свойственно ошибаться, и, уж конечно, никому не придет в голову назвать вас закоренелым преступником. Вам, наверное, будет легче, если я сам расскажу мистеру Сомсу, что произошло, а вы сможете поправить меня там, где я ошибусь. Договорились? Ну, ну, не отвечайте, если вам это трудно. Слушайте и следите, чтобы я не допустил по отношению к вам ни малейшей несправедливости.