Возвращение танцмейстера
Шрифт:
Херейра открыл дверь. Глаза его блестели.
– Вы явились слишком рано, – сказал он нетерпеливо.
– Я подожду.
Дверь в гостиную была приоткрыта. Стефан не видел Вероники. Он прикинул, не стоит ли сразу выложить Фернандо Херейре всю правду, – и решил выждать. Он мог стоять за дверью и слушать. Он понимал, что Вероника Молин способна на что угодно. Он должен затянуть их встречу как можно дольше, чтобы Джузеппе и остальные успели приехать.
Он кивнул на туалет.
– Я сейчас приду, – сказал он. – Как там?
– Как я и надеялся, – устало сказал Херейра. – Она слушает. И кажется, понимает. Но простит ли она меня, я не знаю.
Он, заметно покачиваясь, вернулся в гостиную. Стефан закрылся в туалете. Оставалось самое трудное. Встретиться взглядом с Вероникой Молин и притвориться, что он знает не больше, чем полчаса тому назад. Но он в то же время мог с трудом себе представить, что она вдруг ни с того ни с сего начнет его в чем-то подозревать.
Он набрал номер Джузеппе. Когда женский голос в очередной раз попросил позвонить попозже, его чуть не охватила паника. Он спустил воду и вышел из туалета. Он направился к входной двери и открыл замок, кашляя, чтобы не было слышно характерного звука. Потом пошел в гостиную.
Вероника Молин сидела на том самом стуле, где он недавно сидел связанным. Она посмотрела на него. Он ободряюще кивнул и сказал по-английски:
– Я могу подождать снаружи, если вы еще не закончили.
– Я хочу, чтобы ты остался.
Фернандо Херейра, соглашаясь, наклонил голову. Ему, очевидно, тоже не мешало присутствие Стефана.
Он, словно бы случайно, сел на стул, стоявший у двери в комнату. С этого места ему было видно окно за их спинами. Вероника Молин смотрела на него изучающе. Он видел это, она пыталась прочесть что-то на его лице.
И он не отводил глаз, смотрел на нее прямо и честно, повторяя про себя: я ничего не знаю, я ничего не знаю.
Бутылка с коньяком по-прежнему стояла на столе. Херейра опустошил ее почти наполовину. Но сейчас он закрутил пробку и отодвинул бутылку в сторону. Он продолжал говорить. О человеке по имени Хёлльнер, о встрече с ним в ресторане в Буэнос-Айресе, как случайно выяснилось, что Хёлльнер знает, кто убил его отца. Он рассказывал очень подробно, не упуская деталей – как и когда он встретил Хёлльнера, как он, наконец, понял, что Хёлльнер словно был послан провидением, чтобы поведать ему то, что он пытался узнать всю жизнь. Стефан подумал, что это лучшее, что Херейра может сделать в настоящий момент – растянуть свою историю. Тут нужен Джузеппе, одному ему не справиться.
Ни Херейра, ни Вероника Молин, кажется, ничего не видели. Но он-то краем глаза заметил – за спиной у Вероники в окне мелькнула физиономия Бьорна Вигрена. Любопытство этого человека просто не имело границ. Значит, он оставил свой пост у моста, не смог устоять.
Физиономия возникла снова. Стефан понял, что Вигрен не заметил, что обнаружен. И что он видит? – подумал Стефан. Трое людей в комнате, говорят о чем-то серьезном, но не слишком волнующем. На столе – бутылка коньяку, скорее всего, он заметил ее из окна. И что опасного в такой ситуации? Ничего. Конечно, ему интересно, кто этот пожилой человек, да и Веронику Молин он, возможно, не видел, когда она заходила к Эльзе Берггрен. Наверняка решил, что этот полицейский с юга немного спятил. Еще, конечно, ему страшно интересно, каким образом мы попали в дом, когда Эльзы нет на месте.
Стефан с трудом сдержал ярость. Он почти не сомневался, что ни Джузеппе, ни кто-то другой не обратят внимания на его послание на снегу. И Бьорн оттуда ушел. Положение было безнадежным.
Физиономия Бьорна Вигрена вновь исчезла. Стефан про себя взмолился, чтобы Вигрен вернулся к сугробу, может быть, еще не поздно. Но Бьорн вновь появился в окне, на этот раз, правда, в другом, позади Фернандо Херейры. Теперь был риск, что его обнаружит Вероника Молин, если повернет голову.
Зазвонил мобильник. Стефан вначале подумал, что это его, но сигнал звучал по-другому. Вероника Молин потянулась за стоявшей рядом со стулом сумкой, достала телефон и нажала кнопку. Кто бы ни звонил, подумал Стефан, он оказывает мне услугу. Еще несколько минут времени, а единственное, что мне необходимо, – это время. Бьорн Вигрен исчез и больше не появлялся.
Стефан опять понадеялся, что он вернется на мост.
Вероника Молин слушала, не говоря ни слова. Потом сложила телефон и сунула его в сумку.
Когда она вынула руку из сумки, в ней был пистолет.
Она медленно поднялась и отошла в сторону, держа под прицелом и Стефана, и Херейру. Стефан задержал дыхание. Херейра, похоже, сначала не понял, что у нее в руке. Когда он сообразил, что это оружие, то начал тоже подниматься, но она подняла пистолет, и он снова сел.
– Это было довольно глупо, – сказала она Стефану, – и с твоей стороны, и с моей.
Теперь она целилась в Стефана. Она держала пистолет обеими руками. Руки не дрожали.
– Звонила девушка из гостиницы. Сказала, что ты взял ключ и пошел в мой номер. Я-то знаю, что забыла выключить компьютер.
– Не понимаю, о чем ты говоришь.
Стефан понимал, что болтовней не спасешься. Но ему нужно было время. Краем глаза он видел, что Вигрена в окне нет, так что надежда еще оставалась. На этот раз она перехватила его взгляд. Не опуская оружия, она подошла к окну и выглянула. Но там, по-видимому, никого не было.
– Ты явился не один?
– Кто должен со мной быть?
Она стояла у окна. Стефан подумал, что лицо, казавшееся ему красивым, в эту минуту было просто уродливым.
– Врать бессмысленно, – сказала она, отходя от окна. – Особенно если не умеешь.
Фернандо Херейра, не отрываясь, глядел на пистолет.
– Не понимаю, – сказал он. – Что происходит?
– Ничего особенного, – сказал Стефан, – кроме того, что Вероника Молин вовсе не та, за кого себя выдает. Может быть, она иногда и занимается посредничеством, но основное время посвящает пропаганде нацизма.
Фернандо Херейра уставился на него с удивлением:
– Нацизма? Она что – нацистка?
– Она дочь своего отца.
– Лучше я сама все объясню этому, кто убил моего отца, – прервала его Вероника Молин.
Она говорила медленно и четко, на превосходном английском – человек, ни на секунду не сомневающийся в своей правоте. И все, что она говорила, для Стефана звучало устрашающе, хотя и вносило полную ясность в ситуацию. Герберт Молин был для своей дочери героем, идеалом, человеком, которому она всегда хотела подражать. Но преклонение ее не было слепым, она понимала, что его политические идеалы устарели. Она принадлежала к другому времени, ее поколение умело приспособить к изменившимся условиям представления об абсолютном праве сильного, о сверхчеловеке и недочеловеке. Она говорила об абсолютной власти, о праве немногих сильных властвовать над слабыми и бедными. Она употребляла все те же слова – «ничтожества», «недочеловеки», отбросы, она описывала мир, где бедные страны обречены на уничтожение. Африке не суждено существовать, за исключением тех немногих режимов, где еще можно на что-то надеяться. Африка сама истечет кровью, ни в коем случае не надо ей помогать, наоборот, изолировать – и она погибнет. Ее картина мира была основана на том, что новые электронные времена дают таким людям, как она, именно тот инструмент, в котором они нуждаются, чтобы утвердить свою власть над человечеством.