Возвращение танцмейстера
Шрифт:
– С другой стороны, – сказала она. – Слева я не хочу никого видеть.
Он перешел на другую сторону.
– Герберт умер? – вдруг спросила она.
– Умер.
– Старость, – кивнула она. – В старости все почему-то хотят знать, не умер ли кто. Сам того не замечая, становишься идиотом.
– Герберт Молин был убит.
Она вздрогнула и остановилась. Стефану показалось, что его спутница близка к обмороку. Но она, постояв несколько мгновений, снова двинулась.
– Что случилось? – спросила она после паузы.
– Его настигло его прошлое, – сказал Стефан. – Ему отомстили за его преступление во время войны.
– Преступника поймали?
– Нет.
– Почему?
– Он скрылся. Мы даже не знаем его имени. У него был аргентинский паспорт на имя некоего Херейры, живет он, скорее всего, в Буэнос-Айресе. Но мы совершенно уверены, что это не настоящее имя.
– А что сделал Молин?
– Убил своего учителя танцев, потому что тот был еврей.
Она вновь остановилась и посмотрела на пустошь.
– На этом месте произошла довольно странная битва, – сказала она. – Даже и не битва. Все было кончено очень быстро.
Она показала пальцем:
– Вот с этой стороны стояли мы, шотландцы, с той – англичане. Они стреляли из пушек. Шотландцы гибли как мухи. Когда они наконец бросились в атаку, было слишком поздно. Через полчаса здесь лежали тысячи убитых и раненых. Впрочем, они до сих пор здесь лежат-
Она опять пошла.
– Герберт Молин вел дневник, – сказал Стефан. – В основном о войне. Он был нацистом и добровольно сражался в СС. Но вы это, наверное, знаете?
Она не ответила, по-прежнему шла, постукивая зонтиком.
– Я нашел дневник, завернутый в непромокаемый плащ, на том месте, где его убили. Дневник, несколько фотографий и писем. Единственное, о чем он пишет более или менее подробно, – о своей поездке в Дорнох весной 1972 года. Там написано, что он совершал долгие прогулки с «М».
Она поглядела на него с удивлением:
– Он не писал мое имя полностью?
– Там было только «М». И больше ничего.
– Что он писал?
– Что вы совершали долгие прогулки.
– И что еще?
– Ничего больше.
Она шла и молчала. Стефан ждал. Потом она снова остановилась.
– Вот тут погиб мой предок, – сказала она. – Я из клана Мак-Леод, хотя моя фамилия по мужу Симмонс. Конечно, я точно не знаю, где погиб Ангус Мак-Леод. Но решила, что здесь. Именно здесь, и нигде больше.
– Я не мог понять, – сказал Стефан. – Что произошло?
– Он в меня влюбился. Что, конечно, было глупо, но влюбленность всегда глупа. Все мужчины – охотники, не важно, что за дичь перед ними – зверь или женщина. Он был не особенно привлекателен. Старался скрыть полноту. К тому же я была замужем. Я очень испугалась, когда он вдруг позвонил и сказал, что он в Шотландии. Это был первый и последний раз в моей жизни, когда я врала мужу. Каждый раз, когда я встречалась с Гербертом, я говорила, что у меня сверхурочная работа. Он пытался уговорить меня поехать с ним в Швецию.
Они дошли до конца поля боя. Она двинулась по тропинке вдоль низкой каменной стены. Только когда они добрались до небольшой калитки в стене, почти у самого ее начала, она вновь повернулась к Стефану:
– Я обычно пью чай в это время, а потом еще немного гуляю. Вы составите мне компанию?
– С удовольствием.
– Герберт всегда предпочитал кофе. Одного этого достаточно – как я смогла бы жить с человеком, презирающим чай?
Они зашли в кафетерий. За одним из столиков сидела компания молодых людей в шотландских юбках. Они тихо беседовали. Маргарет прошла к столику у окна, откуда открывался вид на поле, на Инвернесс и далекое море.
– Мне он не нравился, – вдруг решительно сказала она. – Он был очень привязан ко мне, хотя я с самого начала сказала ему, что его поездка не имеет смысла. У меня уже был муж. Другой вопрос, что он много пил. Но он был отцом моего сына, а это важнее всего. Первое, что я сказала Герберту, когда он позвонил, – чтобы он опомнился и возвращался в Швецию. Я уже думала, что он уехал, но он позвонил опять – на этот раз в полицию. Я боялась, что он будет названивать мне домой, поэтому решила встретиться с ним. Тогда он мне все и рассказал.
– Что он нацист?
– Что он был нацистом. Он сообразил, должно быть, что здесь, в Англии, мы очень хорошо знали, что такое Гитлер. Он утверждал, что раскаялся в своих прошлых поступках.
– И вы ему поверили?
– Даже не знаю. Для меня важно было только одно – чтобы он поскорее уехал.
– Но прогулки все же продолжались?
– Он начал, по-моему, воспринимать меня как исповедницу. Подчеркивал, что все это было ошибкой юности. Помню, что я боялась, как бы он вдруг не упал на колени во время прогулки. Честно говоря, это было довольно противно. Он хотел, чтобы я его простила. Как будто бы я священник или могу говорить от имени всех, кто пострадал от Гитлера.
– И что вы ему сказали?
– Что я его слушаю. Но облегчить ему муки совести я не могу.
Шотландцы в юбках вышли из кафетерия. Дождь усилился и начал хлестать по стеклам. Она посмотрела на Стефана:
– Так это было неправдой?
– Что?
– Что он раскаялся?
– Я уверен, что он оставался нацистом до самой смерти. Его мучил страх, что его настигнет возмездие. Но убеждений он не сменил. Мало этого – он заразил ими и дочь. Дочь тоже мертва.
– Что произошло?
– Ее убили в перестрелке с полицией. Она чуть не убила меня…
– Я старый человек, – сказала Маргарет. – У меня есть время. Или, вернее, у меня очень мало времени. Но я хочу выслушать все от начала до конца. Первый раз в жизни мне стал интересен Герберт Молин.
Потом, когда Стефан уже летел в Лондон, где его ждала Елена, он вдруг подумал, что только тогда, когда, сидя в кафетерии музея в Куллодене, он рассказывал всю историю Маргарет, он сам впервые осознал, что за события разыгрались прошедшей осенью в Херьедалене. Он как бы увидел все снова, кровавое танго, следы палаточного лагеря у черной воды. И самое главное, увидел самого себя, несчастного, подавленного, увидел как бы свою тень, колеблющуюся за кулисами мрачного дела об убийстве, тень, от которой он сейчас так хотел избавиться.