Возвращение Томаса. Башня-2 (сборник)
Шрифт:
– А разве не так?
– Когда на весах судьбы права человека и права человечества, то мы, уж извини, выберем человечество! Я понимаю красивые фразы типа «Да свершится правосудие, даже если погибнет мир», но мы – прагматики. Мир и человечество надо сохранить, даже если где-то невинный ребенок из-за этого уронит новую чугунную слезу. К сожалению, планета Земля с ее конечными размерами и ресурсами, конечной способностью регенерировать имеет предел и для народонаселения. Увы, можно содержать не больше семи миллиардов населения. Учти, это в идеале! А сейчас – что-то не больше трех. Из глобальной экологической катастрофы нам можно выйти, только
Она спросила невольно:
– Как вы это намерены сделать за короткий срок? Это в самом деле немыслимо!
Олег подумал, кивнул:
– Да, трудно. Но если надо… Годиков сто-двести это займет, пожалуй.
Она отшатнулась:
– Но ты же сказал… за короткий срок!
– За исторически короткий, – поправил Олег.
Она умолкла, раздавленная, сразу ощутив пропасть между собой, для которой дожить до получки – немыслимо длинный срок, и этими людьми, чья Организация живет историческими эпохами, а они живут ее задачами.
Он обхватил ее обеими руками, прижал к груди. Она затихла, сразу отдавшись редкому чувству, когда попадаешь в объятия действительно надежного мужчины, когда не надо выставлять шипы феминистки.
– Засыпаешь? Спи, не стесняйся. Беда в том, что мировая теория и практика пока не наработали опыта, как это сделать. Мировая система должна в количественном виде описывать биосферу, мировую систему, ресурсы каждой страны. Надо, чтобы взаимными обязательствами стран обеспечивалось равновесие человечества с биосферой. Не буду утомлять тебя скучными деталями, но, если хочешь, вот в этой директории весь мир: страны, население, загрязнение, потребление жратвы и нефти, прочее, прочее… Словом, численность населения должна быть стабилизирована и приведена в соответствие с возможностями планеты Земля.
– Как это?
Он помолчал, поинтересовался:
– Тебе в самом деле это хочется знать? Подумай, некоторые вещи надо предоставить специалистам. Даже правительства не желают знать про тайные операции своих спецслужб.
– Говори.
– Напросилась, – ответил он чужим голосом. – Понравится это большинству населения или нет, но из нынешних восьми миллиардов человек придется половину… изъять.
Она ахнула:
– Я ожидала нечто чудовищное, но… такое… до такой степени…
– Уже сейчас каждый четвертый, – сказал он мрачно, – дебил! На его содержание уходит четверть твоей зарплаты. Для идиотов строятся все новые лечебницы, стационары, все больше квалифицированных врачей и медсестер уходит в сферу их обслуживания, все больше медикаментов… Словом, контроль над рождаемостью будет поставлен очень жестко. В каждом родильном доме! Если ребенок рождается с дефектами, он объявляется мертворожденным, а женщина… если хочет иметь ребенка, пусть рожает снова и снова, пока не родит здорового. Это все-таки легче, чем потом всю жизнь ухаживать за уродом.
– Но это только четверть, – сказала она враждебно. – А как остальные? Будете отстреливать? Какие-то народы объявите неполноценными?
– Ты знаешь ответ, – сказал он, морщась. – Ладно, ты зевала… В самом деле пора спать!
– Черта с два, – отрезала она. – После такого… заснешь! Ты так и не сказал, что с остальными!
– Придется
– Но почему?
– Если бы природа сотворила нас однополыми, – ответил он с насмешкой, – как улиток, к примеру… я бы слова не сказал! Но мы – двуполы. От двуполости и любовь, и радость. Остальное – болезнь. Больных – под нож.
– Еще кого?
– Всяких там убийц, рецидивистов, насильников…
– Сразу смертная казнь? – не поверила она. – Простите, а кто будет решать, кто достоин жить, а кто нет?
Он развел руками:
– Извечный российский вопрос… Как только хотят затормозить решение, а потом и вовсе утопить в дерьме, сразу же начинается: а кто будет решать, а где провести грань, чтобы не упала ни одна слезинка невинного ребенка!.. Да нет таких решений. Вон Сербию бомбили, много ли считались со слезинками невинных ребенков? Всегда есть процент «допустимых потерь». Согласен, если убийц – к стенке, а неубийцам – пряник, то что с подростками, укравшими кошелек? Стрелять или не стрелять? Одно могу сказать точно: подростка, который после школы вместо изъятия кошельков ходит на балетные курсы, ни одна власть стрелять не будет.
Она смотрела недоверчиво. Мелькнула мысль, что это он так изощренно мстит за ее расспросы. Достала, вот и ответил. Как если бы на вопрос «Как здоровье?» взять кому-то и подробно рассказывать о всех проблемах со здоровьем. Или на «Как дела?» долго и скрупулезно, как идут дела… Вот и врезал. Надо сказать, здорово врезал. У нее на полгода отпала страсть о чем-то спрашивать вообще.
Она наморщила носик:
– Не люблю балерунов. Мужчина должен быть чуточку зверем… Противно, когда от мужчины пахнет духами.
– Надо, чтоб крепким конским потом, – согласился он. – Так это ж я!
Он распахнул объятия, она с готовностью бросилась на эту могучую грудь, прильнула, скользнула под толстые руки, сразу чувствуя себя как в гнездышке, где защищенно, уютно и никто не укусит.
Стены колыхнулись, поплыли. Это он нес ее на руках, она чувствовала сильные уверенные шаги, прижималась к горячему телу, в голове была счастливая мысль, что никогда не будет такой дурой, чтобы еще раз спровоцировать его на умные разговоры о своей профессии или судьбах мира.
Глава 26
Она спала всегда чутко, на этот раз при всем ее блаженстве что-то встревожило. Долго прислушивалась, потом женский инстинкт заставил обнять крепче эту толстую горячую шею, а закинутую на него ногу сдвинула ниже, еще ниже…
Ее маленькие розовые пальчики с педикюром чувствовали себя так, словно приближались к леднику. Наконец коснулась этого льда, еще не понимая, как все тело может быть горячим, а от колен и ниже обе ноги застыли, туда не поступает кровь, клетки начинают задыхаться без кислорода, вот-вот гангрена…
В ужасе она затормошила его обеими руками, затрясла так, что у него мотнулась голова. Он наконец поднял веки, зеленые глаза еще затуманены сном, затем огромный зрачок мигом сузился до крохотного отверстия, словно проколотого самым кончиком острой иголки.
– Что случилось?
Голос его был хриплым, а дыхание горячим, словно в груди работала плавильная печь.
– Твои ноги, – пролепетала она. – Олег!.. Что случилось?
Он тупо посмотрел на нее, еще не понимая, она видела по его глазам.