Возвращение в Африку
Шрифт:
— Нет, мы не намерены, во всяком случае в обозримом будущем, применять машины на уборке чая. Во-первых, надо перепланировать все плантации, пересадить все кусты, то есть начать все сначала. Слишком дорогое удовольствие. Во-вторых, и это немаловажно, может снизиться качество чая.
Смит подвел нас к чайному кусту и сорвал с верхушки несколько нежных трехлистников.
— Разве самая тонкая машина в состоянии снять с куста этот крохотный пучок? Она неизбежно срежет и соседние грубые листья, из которых хорошего чая не получишь. Пустить эти листья в переработку и получить из них чай — это все равно что заварить веник, кажется, так у вас говорят.
— Говорят, но у нас не хватает рабочей силы.
— Я это знаю, вам без машин не обойтись. А мы еще можем позволить себе роскошь убирать вручную. Кстати, вы заметили, что чай у нас собирают в основном мужчины? Женщины на уборке чая работают лучше, у них тоньше пальцы, движения рук быстрее, но работы для всех не хватает, вот и приходится брать глав семейств — мужчин, хотя платить им надо больше.
— Интересно, сколько же?
— Ну, шиллингов пять-шесть в день.
Пять шиллингов! Столько в то время стоила пачка американских или английских сигарет! Европейцу трудно представить, как можно на такую мизерную зарплату прокормить семью, как правило, многодетную. Сборщики чая принадлежат к наименее оплачиваемой категории трудящихся. От беспросветной нужды спасает клочок общинной земли, но таких земель становится все меньше; Керичо с его плодородными почвами и благодатнейшим микроклиматом давно стал районом интенсивного развития капиталистических форм землепользования, где общине уже нет места. Помнится, с Василием Песковым, приезжавшим в Кению несколько лет назад, мы любовались с высокого нагорья расположенной в зеленой долине деревней сборщиков чая из народности кипсигис. Деревенька, огороженная живым, ровно подстриженным кустарником, с аккуратными круглыми белыми хижинами под конусными крышами из тростника. Как потом я выяснил, такие деревни строит чайная компания и сдает внаем своим рабочим. Совсем неплохо! Но таких сравнительно благоустроенных деревень мало, поставлены они на туристских путях как бы напоказ. Глядя на них и зная истинное положение сельскохозяйственных рабочих, невольно вспомнишь «потемкинские деревни», что строил светлейший князь на пути следования императрицы Екатерины II.
Потом Смит показал фабрику по переработке листа, одну из старейших в этом районе, но оборудование на ней самое современное, включая электронику. Все здесь рассчитано так, что убранный утром лист в тот же день перерабатывается, и практически никаких потерь не допускается. Кенийский чай, по словам Смита, высоко ценится на мировом рынке. На лондонских аукционах кенийский чай получает солидную премиальную надбавку сверх средней цены. В достоинствах кенийского чая меня убеждать было не надо: каждый год, приезжая в отпуск, я привозил в подарок московским друзьям кенийский чай, и всем полюбился этот ароматный, цвета червонного золота напиток. Кстати, кенийские чаеводы высоко оценили качество краснодарского чая, образцы которого привозил с собой директор нашего совхоза. Мне запомнилось «чаепитие» в ассоциации мелких африканских фермеров. Африканские чаеводы маленькими глотками отпивали красный ароматный напиток с предгорий Кавказа и с трудом верили, что этот прекрасный чай вырастили не на экваторе, а где-то между 43-м и 44-м градусами северной широты.
По пути на озеро мы пили чай в «Керичо ти отель». Сидя под тентом, любовались плантациями, спускавшимися к горной речушке и вновь поднимавшимися на противоположном холме, высокими деревьями, строгими полосами, расчертившими чайные плантации. Как объяснял Смит, деревья, создавая тень, оберегают чайный лист от ожогов солнца. Для посадок отбирают определенные породы деревьев: когда одни деревья роняют, листья, они появляются на других так, чтобы в любое время года плантации находились в тени. В то время, как мы рассуждали о щедрости земли, сполна награждающей человека за его разумные труды, о взаимосвязанности в природе того же чайного листа, солнца, дождя, высоты деревьев, дающих тень, наш друг-географ высмотрел на соседнем кусте бугенвилии хамелеона и начал со всех сторон фотографировать его из своих многочисленных камер, восклицая при этом: «Какой великолепный экземпляр! Вы себе не можете представить, объехал пол-Африки, а такого вижу впервые!» Хамелеон действительно был крупным и, я бы сказал, важным. По всей видимости, это был самец трехрогого хамелеона Джексона. Одно не нравилось фотографу — хамелеон не менял свою окраску, хотя эта его способность вошла в поговорку. Добиваясь необходимого эффекта, он почти вплотную подвигал объектив к глазам хамелеона, которые вращались в разные стороны независимо друг от друга. Манипуляции вокруг хамелеона привлекли всеобщее внимание, и вскоре к нашему столику подошел метрдотель и сказал: «Попросите, пожалуйста, бвану кончить фотографировать, хозяин извиняется, но говорит, что хамелеон уже устал». Наш друг убрал камеры, отыскал хозяина отеля, принес извинения за беспокойство, доставленное хамелеону, и спросил, почему тот ни разу не изменил окраску.
— Видите ли, сэр, — ответил хозяин, — хамелеоны меняют окраску, когда сильно испугаются. Очевидно, вы, не напугали моего хамелеона.. Вот если бы рядом появилась змея…
Овиди запомнил эту сценку. Когда в дороге нам приходилось что-то «выклянчивать» — ночлег ли в хижинах, зарезервированных туристами, ведро ли воды на последней бензоколонке на краю пустыни, еще что-либо, он неизменно говорил: «А не захватить ли нам с собой змею?»
«ДОЛИНА УНЫНИЯ»
Между Керичо и Эльдоретом, в провинции Ньяса, часто попадались плантации сизаля, или сизалевой пеньки. Как в свое время Россия была крупнейшим экспортером пеньки, так Кения в настоящее время является одним из главных поставщиков на мировые рынки сизаля.
После ночевки в Эльдорете, где мы порядком замерзли, хотя спали не под открытым, удивительно звездным небом, а в местном отеле под шерстяными одеялами и, выглядывая на улицу, завидовали ночным сторожам, расположившимся группами около жаровень с древесным углем или у ярких костров, разведенных прямо на асфальте около магазинов и отделений банков, после этой холодной ночи на краю нагорья рано утром мы начали спускаться к жарким пустынным берегам озера Баринго. Дорога шла крутыми спиралями, и перед глазами за краем поросшей кустарником скалы вдруг появлялась безбрежная долина, как бы покрытая прозрачной кисеей, стирающей реальные очертания предметов до расплывчатых символов пейзажа в «Амаркорде» Феллини. Необычную световую гамму в долине создавали испарения множества сернистых источников: сливаясь в ручьи, все они впадают в озеро.
На пыльных, почти лишенных растительности берегах Баринго сушились рыбацкие сети, вялилась рыба — неизменная тиляпия, которая водится почти во всех пресноводных озерах Кении и постоянно значится в меню даже самых дорогих ресторанов. На самом озере мутную, а местами желтую воду бороздили, обходя многочисленные острова, легкие лодки рыбаков из народности нджемпс. Эти люди в давние времена выделились из гордого народа масаев, упорно продолжающих сопротивляться современной цивилизации и остающихся скотоводами-кочевниками, прочно осели на берегах Баринго, занимаются рыбной ловлей и земледелием. Нджемпс одним из первых создали кооператив по совместному освоению и обработке земель и на плодородных илистых почвах разводят не только кукурузу и другие культуры «для себя», но и выращивают на экспорт дыни.
Объединились в кооператив и рыбаки. У них не только лодки собственной конструкции из легких — легче пробки — стволов местного дерева амбач, но и моторный бот, и плоскодонки заводского производства, и нейлоновые сети, приобретенные за счет государственного займа. Но куда девать рыбу, которой стали вылавливать значительно больше? По-прежнему сушить на вешалах и по дешевке сбывать перекупщикам? На помощь пришла государственная Корпорация развития промышленности и торговли, построившая на акционерных условиях на берегу озера холодильник и небольшую фабрику по производству рыбного филе. Благо, что от озера Баринго до городов нагорья — Эльдорета, Китали, Накуру, Ньери, да и самой столицы Найроби не так уж далеко и дороги есть. К тому же хоть и медленно, но все же заметно преодолеваются этнические предрассудки и «вкусовой барьер», из-за которых почти половина африканского населения страны не берет в рот рыбы.
Теплые воды Баринго способствуют развитию планктона и рыбы в озере, как сказали бы подмосковные рыболовы, навалом. Когда, купаясь в озере, — а удержаться от этого трудно, хотя купание и небезопасно из-за возможности схватить шистоматоз [9] , — становишься на дно в зарослях прибрежной растительности, тиляпия так и бьет по ногам. Нджемпс и туген считают, что у их рыболовного кооператива хорошие перспективы и рыбы на их век хватит. А если еще начать разводить нильского окуня, достигающего ста и более килограммов, и черного канадского баса, который хорошо прижился в озере Наиваша, то маленькое Баринго может стать одним из самых добычливых и посещаемых туристами озер Кении. Не потому ли так гордо носят свои шикарные львиные шапки старейшины нджемпс, встречаясь с прибывающими из Найроби деловыми людьми и туристами!
9
Шистоматоз — паразитное заболевание как человека, так и животных в тропических странах. Личинки паразита, живущие в воде, проникают в тело через кожу.
Одна из достопримечательностей Баринго — расположенная на уединенном полуострове ферма по разведению змей, которую основал старший сын антрополога Луиса Лики — Джонатан. Десятки обученных африканцев отлавливают и свозят сюда тысячи ядовитых змей — кобр, гадюк, мамб, у которых регулярно берут яд в медицинских целях. Ферма Лики экспортирует в зоопарки и террариумы многих стран скорпионов, черепах, тарантулов, ящериц и другой «товар», глядя на который, нервным людям становится как-то не по себе. Подобное скопище пресмыкающихся я видел второй раз в жизни после знаменитого террариума в Сан-Паулу. Кстати, у Джонатана Лики, посвятившего себя изучению змей, аллергия к противоядиям, и укус змей для него смертелен. Ферма, собственно, не научное учреждение, а коммерческое предприятие. Внешне она мало походит на бразильский террариум, не имеет капитальных построек и скорее напоминает пасеку, где ульи заменены просторными клетками, внутри которых среди камней и песка живут свивающиеся в зловещие клубки обитатели пустынь Восточной и Центральной Африки. В отличие от мирной пасеки ферма обнесена рядами проволоки и охраняется африканскими стражами, вооруженными копьями. «Доят» змей и собирают смертоносный «урожай» хладнокровные африканцы — туркана.