Возвращение в Ахен
Шрифт:
Связанная женщина тихонько рассмеялась.
— Ты давно уже не тень, Аэйт, сын Арванда. Видишь, я узнала тебя. А ты? Ты узнаешь меня?
Она шевельнулась в своих путах, словно хотела шагнуть к нему навстречу, но мечи обступили ее еще теснее.
— Нет, госпожа, — ответил Аэйт. — Но кем бы вы ни были, я попробую вам помочь.
Он подошел ближе. Теперь ему была видна каждая капля росы на ее бледной коже, на пышных волосах, каждая складка смятых кружев на груди, каждая ворсинка бархатного корсажа.
Он
— Флидас, — сказала женщина. Меч отозвался на свое имя, застонав в руке Аэйта. — Она рождена предать воина в первом же бою.
Очень медленно Аэйт вытащил Флидас из земли, держа рукоять правой рукой и проводя по клинку левой, с крестом. Меч покрылся пятнами крови, потом почернел. Аэйт бросил его в синие цветы, и мертвый металл рассыпался прахом.
Мечи шевельнулись, ощутив приближение своей гибели.
— Теперь Фейдельм, — сказала женщина. — Прекрасная Трижды.
По белому клинку одного из мечей пробежала алая искра, словно Фейдельм покраснела, услышав, как ее называют. Аэйт коснулся ее и едва не отдернул руку: рукоять была горячей. Фейдельм пронзительно вскрикнула, когда он рывком выдернул ее из земли.
Пленница затрепетала, откинув назад голову.
— Фидхелл, — назвала она третье имя.
Теперь Аэйт уже не понимал, как эти восемь мечей могли поначалу показаться ему одинаковыми. Словно восемь человек, они были очень разными, эти восемь белых горящих мечей с лиловой эмалью на рукоятях.
Фидхелл безмолвно ушел в землю. Ломая ногти, Аэйт вытаскивал его из сплетения трав. Меч отчаянно сопротивлялся. Аэйт встал на колени, расставив их пошире, и изо всех сил потянул рукоять обеими руками, держа ладонь левой поверх правой, чтобы случайно не коснуться рукояти крестом. Несколько минут прошло в мучительной борьбе, прежде чем Фидхелл сдался с коротким гортанным криком, словно выругавшись.
Аэйт поднял голову. Пот заливал его глаза.
Пленница молчала.
— Госпожа, — хрипло сказал Аэйт, — кто следующий?
Мечи сдвинулись ближе к женщине. Один из них полоснул ее по колену. На светлом лиловом платье проступила кровь.
Аэйт больше не колебался. Он схватил этот меч и выдернул его так поспешно, что порезался сам. Тихий женский голос жалобно простонал — «а-а…» — и задохнулся, когда разрыв-трава уничтожила белый клинок.
Пленница перевела дыхание.
— Фатах, — сказала она сквозь зубы. — Подлая, коварная. Она всегда нападает из-за угла.
— Кто теперь? — спросил Аэйт, слизывая кровь с пореза на руке.
Связанная женщина помедлила, и на ее лице показалось торжествующее выражение.
— Да, ты сможешь это сделать, младший сын Арванда, — проговорила она. — Ты сможешь. — И выкрикнула: — Скатах!
В тот же миг ей отозвался такой же мстительный вскрик, и два пронзительных женских
Скатах не давалась. Она то уходила в землю, то уклонялась, то грозила Аэйту, склоняясь в его сторону.
Внезапно она вырвалась, поднялась в воздух и направила острие ему в лицо. Аэйт поднял левую руку. Зашипев, Скатах ударилась в центр креста и с тихим шорохом стала осыпаться в траву. Рукоять упала рядом горсткой пепла.
— Скатах, ведьма, — пробормотала женщина, содрогаясь.
Аэйт провел рукой по лицу, оставляя на лбу пятна крови и грязи.
— Близнецы, — сказала женщина. — Самайн и Фолломайн. Вот они, справа и слева. Я не могу увидеть их, но чувствую их злобу. Когда-то они горели в руках героев, рожденных, как и они, в один час…
Аэйт вскинул руки и схватил два меча одновременно. Он уже не боялся по ошибке взять не тот меч, потому что больше не видел в этих мечах оружия. Теперь он ясно различал лица — бородатые мужские лица, загорелые, черноглазые, очень похожие друг на друга. Близнецы.
С диким боевым кличем Самайн и Фолломайн вылетели из земли и ударились друг о друга над головой Аэйта. Послышался оглушительный треск, крики, проклятия. И внезапно стало очень тихо.
И в этой тишине, медленно, как хлопья снега в безветренный день, осыпалась мертвая ржавчина. Когда это падение прекратилось, Аэйт не сразу опустил руки. Он постоял еще несколько секунд, не в силах двинуться. Потом отбросил в траву рукояти — одну направо, другую налево — и засмеялся.
Оставался всего лишь один, последний меч.
Самый легкий и тонкий.
Аэйт уже видел почти детское лицо очень юной девушки, бледное, порочное. Жестокость таилась в изгибе пухлого алого рта. Аэйт почувствовал яростное желание схватить ее, сломать, уничтожить. Меч жался к ногам пленницы, пытаясь зарыться в складки ее одежды.
Смеясь, Аэйт протянул к нему руку.
— Осторожнее! — крикнула пленница. — Это самая сильная, самая страшная…
Она не успела договорить.
Меч в руке Аэйта взвизгнул и запылал ослепительным белым огнем. Аэйт не ощущал его тяжести. Оружие казалось невесомым. Волны злобного торжества исходили от горящего клинка.
— Асса, — выкрикнула пленница, и имя свистнуло, как летящая стрела. — Асса-легкая, Асса-светлая, Асса-смерть… О Аэйт, не нужно было брать ее в руки…
Сталь исчезла. Вместо нее из рукояти изливался поток пламени. Аэйт поднял руку с мечом вверх, как факел. Если теперь он бросит меч — Асса вырвется на свободу, она спалит его, убьет женщину.
Он сжал в кулак левую руку. Ладонь с крестом. Ладонь, которая разрушила замок Торфинна.
Истинный замок был из железа.
Если это так, значит… Это значит, что истинный меч выкован из стали. Не надо бояться, сказал себе Аэйт.