Возвращение в Мэнсфилд-Парк
Шрифт:
— Не понимаю, почему эта особа считает нужным делать мне замечания, увидев одну из наших девушек в деревне с цветком на шляпе? Ведь леди Бертрам отнюдь не жалуется на то, как я управляюсь с прислугой…
— Милая миссис Уиттемор, вы ведь знаете, как ценят вас леди Бертрам и мастер Том, они находят ваше управление хозяйством безукоризненным. Коли уж им не в чем вас упрекнуть, так надо ли вам тревожиться? Я уверена, что дело тут в чувствах миссис Йейтс: она сожалеет о прошлом, тоскует по тем славным денькам, когда жила здесь еще девочкой.
— Не припомню, чтобы в те времена
— Однако теперь, сударыня, она, как видите, стала куда лучше судить о хозяйственных делах, отмечая свойственные им тонкости и трудности.
Говоря так, Сьюзен невольно поймала себя на мысли, что в словах ее немало правды: Джулией двигала не одна лишь явная привычка вмешиваться в дела других; мисс Джулии Бертрам, воспитанной в достатке и роскоши Мэнсфилд-Парка, предстояло привыкнуть к заботам и хлопотам достопочтенной миссис Йейтс, стремящейся принадлежать к избранному кругу, имея при этом весьма скудные доходы.
— Гм! — презрительно хмыкнула миссис Уиттемор. — И все же ей не следовало поучать меня, сколько сливочного масла надлежит выделять кухарке для соуса, — я едва не высказала ей это прямо в лицо.
Сьюзен не стала просить тетушку, чтобы та уговорила Джулию не вмешиваться в хозяйственные дела Мэнсфилда. Леди Бертрам лишь ответила бы: «Душенька Джулия непременно желает проследить за всем в доме, что ужас как утомительно, но Уиттемор это не должно заботить. Ах, милочка, куда же я положила свою сине-зеленую пряжу?»
Сьюзен Прайс впервые появилась в Мэнсфилде четырнадцатилетней девочкой; уже в ту пору она отличалась добрым сердцем и запальчивым нравом. Нортгемптонширское общество нашло ее не слишком красивой; девочку признали довольно рослой для своего возраста, что, впрочем, ей охотно простили, выразив даже известную долю одобрения, однако черты ее лица сочли слишком резкими, шею чересчур длинной, а волосы излишне гладкими. Все единодушно сошлись во мнении, что коже ее недостает белизны и что бедняжка Сьюзен далеко уступает кузинам в красоте. Однако по прошествии нескольких лет некоторые из этих изъянов исчезли без следа. Многие нынче почитали Сьюзен необычайно красивой девушкой, и все же кое-кто по-прежнему вздыхал, добавляя: «Ах, никогда ей не сравниться с кузиной Марией, мисс Мария Бертрам была первой красавицей Нортгемптоншира».
Вышеупомянутая Мария Бертрам имела несчастье сочетаться браком с грузным и вялым, скучным молодым человеком, обладавшим изрядным состоянием. Никогда не питавшая уважения к своему супругу, Мария скоро прониклась к нему презрением и менее чем через год со дня свадьбы оставила его ради другого мужчины. Когда же супруг Марии получил развод, а любовник ее бросил, она, всеми покинутая, поселилась вдали от Нортгемптоншира, разделив кров со своей тетушкой, чья всегдашняя привязанность к племяннице, после того как та навлекла на себя бесчестье и презрение общества, стала еще крепче.
Имя мисс Марии никогда не произносилось в Мэнсфилде. На этом настоял ее отец. Человек твердых убеждений и высоких моральных принципов, он нестерпимо страдал из-за испорченности дочери, горько сожалея об ошибках и упущениях в ее воспитании, теперь уже невосполнимых; боль от сознания родительской вины не отпускала его, заставляя ненавидеть причину, ее порождавшую, и делая непереносимым малейшее напоминание об отринутой дочери.
Леди Бертрам не отличалась подобной чувствительностью. Она не испытывала глубокой привязанности к своим отпрыскам, даже когда те были еще малютками, и чем старше становились дети, тем меньше она интересовалась ими, давно отрешившись и от родительских тревог, и от сопутствующих им радостей, если дело не имело касательства к ней самой. Что же до внуков, то главной ее заботой было, чтобы милые крошки не мяли ей платье, не путали шелковые нити для вышивания и не пугали мопса.
Леди Бертрам никогда не заговаривала о заблудшей дочери прежде всего потому, что судьба злосчастной Марии нисколько ее не занимала; сказать по правде, она едва ли вспомнила о беспутной хоть раз за минувшие годы.
Однако же коль скоро речь заходила о ближайшем окружении, причастном к ее жизненному укладу, леди Бертрам могла проявить маломальское внимание и даже заботу. Движимая вышеуказанной заботой, она, уже поднявшись с дивана, чтобы пойти переодеться к ужину, повернулась к племяннице и осведомилась:
— Не послать ли мне Чапмен помочь Фанни собраться для путешествия в Вест-Индию? Она могла бы отправиться в пасторат, после того как оденет меня. Ты не думаешь, что, прислав Чапмен, я оказала бы большую услугу душеньке Фанни?
— О, вы так добры, сударыня, но, право, Фанни превосходно справится: ей помогают Рейчел и девушка из деревни.
Проявив надлежащую заботу столь необременительным для себя образом, леди Бертрам в самом благодушном настроении направилась в спальню. Сьюзен собиралась было последовать за ней, когда в гостиную вошли Том с Эдмундом, все еще занятые беседой о пахоте, посевах и новых породах скота.
— Итак, мы пришли к согласию относительно пастбищ за Истоном. Надеюсь в самое короткое время получить от тебя весть, что овцам на пользу тамошняя трава. Кузина Сьюзен, матушка уже поднялась к себе? Я и не заметил, что час поздний. Должно быть, Фанни меня заждалась. Я, пожалуй, пойду…
— Не мог бы ты уделить мне минутку, кузен Эдмунд? — заговорила Сьюзен с робостью, нисколько не сообразной с суждениями миссис Йейтс о ее нраве. — Я надеялась перемолвиться с тобой парой слов, прежде чем ты уйдешь.
Эдмунд со всей благожелательностью, свойственной его отзывчивой натуре, тотчас остановился и спросил, чем он может быть полезен кузине.
Со дня появления Сьюзен в Мэнсфилде Эдмунд проникся к ней неподдельным уважением за живость, усердие и добросердечие, с которыми та выполняла задачу поистине нелегкую, занимая и развлекая леди Бертрам. Со временем восхищение его переросло в самую горячую привязанность. Обладая характером тихим, сдержанным и найдя в своей жене Фанни тот же спокойный, кроткий нрав, он не мог не восторгаться Сьюзен — натурой деятельной и кипучей, умевшей находить удовольствие в унылой и скучной, размеренной жизни Мэнсфилд-Парка.