Возвращение в Приют
Шрифт:
Старость означала хрупкость и слабость. Старость означала то, что его мог бы побить даже маленький мальчик.
Внутри его шатра пахло какими-то странными ягодами, вымоченными в экзотических женских духах. Он знал, что этот запах въестся в его одежду надолго и мама будет на него за это кричать. Где ты был? Почему от тебя так пахнет? Это повредит малышу! Он придумает, что ей соврать… потом, когда будет идти домой с Патриком и Бернардом.
Но
Он был любимчиком старика, и это означало, что тот не будет ожидать подвоха.
— Ты знаешь, как я получил вот этот камень? — Гипнотизер всегда смеялся. Он смеялся после каждого предложения, а иногда после каждого слова. — Старый Модир вытащил его из могилы, мой мальчик, как тебе это? Ха-ха!
— Турок! Турок!
Дэниел злобно покосился на птицу. Птица умела говорить, а значит, могла на него донести. Это не имело значения. Чтобы заставить Патрика заткнуться, ему нужен был камень.
— Она была холодной старой вдовой и хотела, чтобы ее дети делали только то, что она говорит, малыш. Она доводила их до белого каления, ха-ха! Она была гордой. Заносчивой. Кое-кто считает заносчивым меня, но они ошибаются. Я взял камень в могиле вдовы, на ее плантации, плантации Арно. Там был белый дом, очень красивый, а вокруг деревья и маленькая речка. Один из ее сыновей утонул в этой речке. Ее дочь разбила себе голову о дерево. Ха! Ха! Когда я ее откапывал, я с ней очень ласково разговаривал. Проснись, cherie, — шептал я, — проснись! Они похоронили эту проклятую вдову тайно, малыш, и ни у кого, кроме меня, не хватило бы духу забрать ее драгоценности! Понимаешь? Это мог сделать только я, Старый Модир…
— Турок!
— Можно мне еще раз на него посмотреть? — спросил Дэниел.
Он не слушал рассказ гипнотизера. Ему было неинтересно. Может, камень волшебный,
— Еще раз, малыш, еще один раз. А потом тебе пора домой!
Гипнотизер извлек красный сверкающий камень из кармана жилета и начал покачивать им перед глазами Дэниела. Мальчику казалось, что он смотрит на кровь земли, на что-то жестокое и первобытное, поднявшееся с самого дна мира.
Камень в его ладони казался ему теплым, хотя с виду был холодным.
— Турок! Турок!
Дэниел долго смотрел на камень, дожидаясь, пока гипнотизер отвернется, чтобы налить себе чаю из чайника с маленькой коптящей печки в углу шатра. Затем он положил камень себе в карман, обеими руками приподнял один из тяжелых подсвечников и изо всех сил замахнулся. Фиолетовый воск обжег ему ладони, но он этого почти не почувствовал. Крови было больше, чем он ожидал, и она потекла из треснувшей, как арбуз, головы Модира так быстро, такой густой струей…
Подсвечник был слишком тяжел для его маленьких рук. Он выронил его и, взобравшись на спину Модира, обхватил пальцами шею старого гипнотизера. Хорошо, что он был таким старым и немощным. Его шея была всего лишь теплой пульсирующей трубкой под ладонями Дэниела, не толще молочной бутылки.
Фиолетовый воск у него на запястье застыл и треснул, а Модир под его руками перестал шевелиться.
— Турок!
Дэниел ненавидел эту птицу. Он взял еще один подсвечник и перевернул его, залив всю птицу горячим воском. Ее крылья были подрезаны, и она не могла летать, но она могла кричать, когда воск начал жечь ее тело. Потом он ударил и птицу, потому что он ее ненавидел, потому что он больше не желал слышать это дурацкое слово.
Что это, вообще, такое — турок?
Дэниел вытер ладони о потертый полосатый ковер и вышел из шатра.
Шагая по ярмарке, он улыбался. Теперь у него был камень, и он знал, что завтра Патрик заткнется навсегда.
Глава 28