Возвращение в Прованс
Шрифт:
– Знаешь, нам обязательно надо купить фотокамеру, – сказала она, когда они садились в поезд. – А то у нас совсем нет фотографий Гарри. Я слишком нерадиво отношусь к исполнению родительских обязанностей.
– Нерадиво? – переспросил Люк.
– То есть беспечно или легкомысленно, – пояснила Лизетта.
– А, нерадиво, – повторил Люк.
Он прекрасно освоил английский язык и никогда не упускал возможности расширить свой словарный запас, хотя некоторые тонкости порой от него ускользали. Лизетте очень нравилась забавная неправильность
– По-моему, мы прекрасно провели время, – сказал он, когда они устроились в купе.
Раздался свисток паровоза, захлопали двери, застучали колеса.
– Да, это был один из лучших дней в моей жизни, – согласилась Лизетта.
Домой они вернулись в приподнятом настроении. С лица Лизетты не сходила счастливая улыбка, а Люк обрел новый взгляд на мир и новую цель в жизни.
К возвращению хозяев Айрин развела огонь в камине и вскипятила воду для чая. Гарри уже спал.
– Ну как съездили? – поинтересовалась Айрин и тут же заметила: – Можете не отвечать. Лизетта, ты вся так и светишься!
– Выпьешь с нами чаю? – предложила Лизетта.
– Нет, мне пора. Питер сегодня в ночную смену работает. – Айрин привстала на цыпочки и поцеловала Люка в щеку. – Там почту принесли, я письма на стол положила.
Лизетта обняла подругу и проводила ее до двери.
– Спасибо тебе огромное! Мы великолепно отдохнули.
– Не стоит благодарности, – ответила Айрин. – Вы такая славная пара. Я очень за вас рада. Кстати, Гарри поздно уснул, пусть завтра с утра отоспится.
– Ох, кажется, будто меня месяц дома не было! – вздохнула Лизетта.
– Похоже, поездка пошла вам на пользу. Глядишь, скоро у Гарри появится братик или сестренка, – улыбнулась Айрин.
– Посмотрим, – рассмеялась Лизетта. – Я тебе первой скажу.
Она попрощалась с подругой, вернулась в дом и торопливо пошла на кухню, заварить чай. «Интересно, приучу ли я Люка к чаю?» – рассеянно подумала она, вспоминая ночь, проведенную в страстных объятьях мужа. Айрин права: Лондон пошел на пользу им обоим, положил задел новой, счастливой жизни.
– Я чаю заварю, – громко сказала она. – Будешь?
Люк не ответил.
Она подогрела воду и снова окликнула:
– Люк?! Ты куда пропал?
В доме стояла тишина. Лизетта отправилась на поиски мужа. В детской мирно посапывал Гарри, обнимая своего неразлучного барашка, с которым он наотрез отказывался расставаться. Лизетта склонилась над кроваткой и поцеловала сына в лоб.
Люк сидел на полу в столовой, подтянув колени к груди и опустив голову. Малыш пристроился у ног хозяина, изо всех сил виляя хвостом.
– Что случилось? – ошеломленно воскликнула Лизетта.
Люк не двигался. Рядом с ним лежал конверт с немецким почтовым штемпелем. Лизетта подняла с пола скомканный лист бумаги, подошла к окну и пробежала глазами по строкам. В письме, напечатанном на фирменном бланке Международной службы розыска, сообщалось,
Скупые строки письма содержали горькую правду: «Вышепоименованная Сара Руфь Боне, арестованная 18 июля 1942 года, зарегистрирована в транзитном пункте Дранси 20 июля 1942 года и направлена в Аушвиц-Биркенау 4 октября того же года…». Далее в письме сухо сообщалось о дате прибытия в лагерь, указывался личный номер заключенного и приводилась дата смерти – 3 мая 1943 года. В лагерных документах называлась и причина смерти: «Сердечная недостаточность». Точно такими же были и сведения о Ракель. Судя по всему, сестер Боне умертвили в газовой камере.
О судьбе родителей и младшей сестры точной информации не было, хотя из содержания письма становилось ясно, что их, наверное, постигла та же участь. Сведения об уроженцах Сеньона Якобе Давиде Боне, Голде Дане Боне и Гитель Элиане Боне обнаружены в архивах транзитного пункта Дранси с пометкой «отправлены железнодорожным транспортом в концентрационный лагерь Аушвиц-Биркенау в местечке Освенцим, под Краковом, Польша». Дата отправки совпадала с датой, указанной в документах Ракель и Сары.
К этому времени Люк уже знал, что судьба узников, признанных «негодными к работе», оставалась неизвестной. Якоб и Голда Боне и их младшая дочь Гитель, отправленные в Аушвиц из Дранси, не получили личных номеров. Письмо кратко сообщало, что «дальнейшая информация отсутствует».
Предельно ясно, что вся семья Боне погибла в концентрационном лагере на территории Польши.
Лизетта бросилась к мужу, обняла его и разрыдалась. Он сидел неподвижно, будто окаменев. Никто из них не произнес ни слова. Песик забрался к Лизетте на колени, свернулся клубочком и уснул. В детской проснулся Гарри и позвал маму.
– Иди к нему, – невыразительно произнес Люк.
Лизетта оплакивала и судьбу приемных родителей Люка, и свое кратковременное счастье. Ей очень хотелось по душам поговорить с мужем, но она знала, что сейчас не время.
– Будешь уходить, возьми с собой Малыша, – прошептала она и направилась в детскую, утирая слезы. На сердце тяжелым грузом лежала досада на неизвестного корреспондента из Международной службы розыска.
– Доброе утро, солнышко, – сказала она сыну.
– Мамочка, я так соскучился, – воскликнул он и начал сбивчивый рассказ о своих приключениях в отсутствие родителей. Слушая восторженный лепет мальчика, Лизетта немного успокоилась.
Входная дверь тихонько хлопнула. На пороге детской показалась любопытная мордочка Малыша. Лизетта вышла на кухню и выглянула в окно: муж, оставшись наедине со своим горем, решительно спускался к берегу по крутой тропе.