Возвращение воина
Шрифт:
Кристиан поступил именно так, и она гадала, каково это — жить подобным образом. Не испытывая постоянного, неотступного страха принять неверное решение, камнем висевшего над ее головой. Она была единственной преградой, стоявшей между ее народом и тиранией. Ее народом и рабством.
Временами эта ноша была для нее непосильной. Она по-прежнему считалась юной девушкой, однако во мраке ночи, наедине с собой, она чувствовала себя древней старухой.
Обстоятельства сложились так, что Кристиан не знал своего народа. Он никогда не видел того прекрасного королевства,
Кристиан же не имел ни малейшего понятия ни об обычаях, ни об умениях своих подданных. Для него они были всего лишь безликими незнакомцами.
Такими же, кем всегда была для него она.
С тяжелым сердцем она подошла к маленькой миске, где брат Бернард оставил воду и тряпицу. Выжав тряпку, она приложила ее к Кристиану. Едва она коснулась его лба, как он очнулся и, выругавшись, схватил ее руку и стиснул, впившись в нее своими железными пальцами.
— Тише, Кристиан, — выдохнула она.
Кристиан моргнул, узнав лицо темного ангела… Его жена.
— Адара? — спросил он, гадая, когда они приехали в монастырь.
Она накрыла его руку своей.
— Да, а теперь, пожалуйста, отпусти меня. Мне больно. Он тут же разжал пальцы.
— Простите, миледи. Я не люблю, когда меня трогают во сне.
— Я заметила. Как ты себя чувствуешь?
Он поморщился:
— Честно говоря, бывали времена и получше. Как долго я был без сознания?
— Недолго.
Она приложила к его голове прохладную тряпицу. Кристиан упивался нежностью ее прикосновений. Плавностью ее движений. Целая вечность прошла с тех пор, как его в последний раз вот так касалась женщина. Ласково.
На ней по-прежнему было платье простолюдинки, однако только дурак не смог бы распознать врожденного благородства женщины, сидевшей перед ним. Она была грациозна и добра.
— Где Фантом? — осведомился он.
— Полагаю, он отправился ужинать.
— Ты ела? Она кивнула.
— Принести тебе что-нибудь?
— Нет, я не голоден.
— Послушай, тебе нужно поесть. У нас не было времени даже попробовать пироги, которые я купила.
Она сидела так близко от него, что он только и мог, что, не отрываясь, смотреть в ее глаза. Они были не просто карими, а с золотистыми крапинками. Ее длинные черные волосы свисали через ее плечо, касаясь его руки. Их шелковистые кончики щекотали его кожу. Повинуясь внезапному порыву, он намотал на палец свободную прядь.
Было в этом мгновении нечто в высшей степени мистическое. Мирное, спокойное, дружелюбное. Пробудившее в нем что-то доселе неведомое ему, отчаянно жаждавшее подобных мгновений.
С тех пор как Кристиан сбежал из темницы, он никогда не думал ни о доме, ни о семье. Все его мысли были заняты тем, как избежать любых налагающих обязательства уз.
Но то, что она предлагала ему этой ночью…
Поднеся ее локон к своим губам, он вдохнул сладкий женский аромат ее волос. Ощутил кожей их мягкость.
У Адары перехватило дыхание, пока она наблюдала за тем, как он упивается ощущением ее волос. Казалось, он никогда не видел ничего более драгоценного, и от этого у нее защемило сердце.
Кристиан протянул руку и ласково коснулся своей огрубелой ладонью ее щеки. Большим пальцем он провел по ее губам, и от этой чувственной ласки у нее по всему телу побежали мурашки.
— Тебя когда-нибудь целовали, Адара?
— Нет, Кристиан. Я свято блюла наши обеты. Ни один мужчина ни разу никоим образом не дотронулся до меня.
Он с изумлением воззрился на нее. И тут она увидела, как в его глазах появилось виноватое выражение. Он резко опустил руку, и его пронзила судорога боли в раненом плече.
Стараясь преодолеть боль, он произнес:
— Я не знал, что мы женаты. Она взяла его руку в свои ладони.
— Я знаю и не ставлю это тебе в вину.
— Незнание не освобождает меня от ответственности. Прелюбодеяние карается смертью.
— Я не хочу твоей смерти, Кристиан.
— Да, но ты хочешь, чтобы я вернулся с тобой домой. Она кивнула.
— Неужели ты провела бы всю свою жизнь, ожидая, когда я вернусь домой?
Она испустила долгий вздох.
— Честно? Должна признаться, мне уже давно не терпится стать женой и матерью. Не будь мы в таких шатких отношениях с твоей страной, возможно, я бы давным-давно добилась, чтобы наш брак признали недействительным, а потом вышла бы замуж за другого человека.
Кристиан не мог с уверенностью сказать, был ли он рад тому, что она сохранила их брак. Но, лежа здесь и глядя в ее глаза, ощущая покой, подобного которому он никогда не испытывал, Кристиан спрашивал себя, может ли человек желать большего.
Поднеся ее руку к своим губам, он поцеловал изящные пальцы. Девушка устремила на него настороженный взгляд. В его теле бушевал пожар от ее близости. Он всеми фибрами своего существа желал эту храбрую, благородную женщину, которая приехала за ним. Она завлекала его в ловушку, перед которой было крайне трудно устоять.
И тем не менее, словно пойманный в клетку дикий зверь, он не мог жить на цепи. Не мог. Только не снова. За время, проведенное в темнице, он усвоил, что неволя и безумие идут рука об руку. Узнал ей цену. Какой бы позолоченной ни была клетка, она все равно оставалась клеткой.
Адара увидела, как огонь в его глазах потух, и он выпустил ее руку.
— Мне нужно отдохнуть, миледи.
Он перекатился на бок, отвернувшись от нее.
Стиснув зубы от разочарования, Адара устремила взгляд на его широкую мускулистую спину. И тут она заметила шрамы, изуродовавшие его некогда гладкую кожу.
С колотящимся сердцем она протянула руку и дотронулась до испещренной рубцами плоти.
— Откуда это?
— Жизнь, Адара, — ответил он, не глядя на нее. — В той или иной степени она на всех нас оставляет шрамы.