Возвращение желаний (рассказы)
Шрифт:
И ни к чему не пришли Дудко, Петруть, Макашутин и жена предпоследнего. Ни к чему конкретному. Зря просидели всю ночь напролет до шести часов пятнадцати минут включительно. И когда они вышли от Макашутина на утренние улицы города, женщины в летах уже молча продавали газеты и предлагали жаждущим подать кофе в постель. Веселенький жизнерадостный дядька желал всем встречным всего наилучшего: здоровья и работы. Черный кот бандитского вида бил рыжую кошку. Вместо того, чтобы ее любить.
– Надо что-то делать, - сказал Дудко.
– Надо, - сказал Петруть.
А
– Да.
И они разошлись. В разные стороны. По своим домам и жилищам.
Чем занялся, придя домой, Дудко - практически неизвестно. А жена Петрутя сразу поставила на газ чайник.
Петруть подошел и заглянул в него. Чайник был полон. До самых краев.
– Зачем ты ставишь на газ переполненный чайник?
– спросил Петруть, как спрашивал каждый вечер.
– Не знаю, - ответила его жена, как отвечала всегда.
x x x
II.
ЛЮБОВЬ
Алина и Печенкин гуляли, дыша после акта взаимной любви полной грудью. В воздухе глупо пахло снегом и огурцами. Печенкин чувствовал себя счастливым и легким, как дирижабль. Изо всех сил он старался держать свой организм в равновесии. Но организм не держался. Возможно, потому, что Печенкину было хорошо и вспоминалось приятное. Из недавнего прошлого. Из того, что произошло час или полтора назад. Например, он вспоминал, как стоя под душем, поймал на лету моль. Сжал ладонь и бросил тело насекомого в воду. И оно долго плавало, расставив все крылья и ноги, плавало по поверхности и никак не попадало в сливное отверстие. И то, что было перед принятием душа, он тоже вспоминал. Местами. Естественно, наиболее приятными.
– Снег в начале зимы и года выглядит неубедительно, - сказала во время этих воспоминаний Алина, и Печенкину стало еще лучше и еще приятнее. В смысле, на душе. И он ответил:
– Глупо грешить, не понимая, что грешишь. Потому что если понимаешь грех гораздо слаже. Очень просто. Грешить нельзя? Нельзя. Запрещено? Запрещено. А запретный плод сладок и нежен на вкус.
Такие разговоры Алина и Печенкин вели постоянно и беспрерывно. Поскольку они не просто любили друг друга, они жили интеллектуальной половой жизнью. Именно поэтому Печенкин говорил:
– Любовь крепка, и танки наши быстры!
– он мог позволить себе так шутить.
Прошли мимо магазина "Обувь на Ленина". Не в смысле, на Владимира Ильича обувь в продаже, а в смысле, магазин на улице Ленина расположен. Кроме Алины и Печенкина, на этой улице не было почти никого живого. Только шли впереди красивые длинноногие девочки и увлеченно говорили ни о чем, а ради поддержания светской беседы.
Проплыла мимо реклама коктейль-холла "Сэр Гринвич": "Испытай потрясающий оргазм от вкуса всемирно известных коктейлей!" Алина посмотрела на Печенкина, Печенкин - на Алину, и они стали смеяться, как сумасшедшие дети.
Тетка на паперти храма Дружбы Народов и Всех Святых продавала зимнюю зелень: лук, петрушку и подснежники. А также японский фильтр для очистки святой воды. Толстый пудель самозабвенно метил внутренней
– Хорошо, что у нас есть любовь, - сказала Алина, глядя на толстого пуделя.
– Любовь - это страшная сила, - сказал Печенкин.
– Особенно пока она есть.
Хотя сегодня им было все-таки не совсем, не окончательно хорошо. Когда они уже любили друг друга, этажом ниже стали кричать "ой, люди, помогите" и "ой помогите, умирает Митя". Эти две фразы повторялись одна за другой. Монотонно и бесконечно, по кругу. И конечно, это их отвлекало от объятий и от сути любви как таковой. Тем более что крики не прекращались долго, а звукоизоляция в доме отсутствует. И им было слышно все. И как старуха требовала ломать дверь, и как какие-то люди, видимо, соседи, совещались на площадке, и как притащили откуда-то звонкую лестницу из металла, и как лезли по ней на лоджию второго этажа. Да вообще все они слышали - все подробности и даже все мелкие детали.
Понятно, разговоры о том, что "она лежачая", а теперь и "он будет лежачим без сознания", не стимулировали и мешали любви. Приезд "скорой помощи" тоже ей не помогал. Но Печенкин с Алиной не очень на это сетовали и с помехами мирились. Они прилагали все свои силы, в том числе и силу своего чувства, чтобы смести со своего пути помехи и преграды. И сметали их как могли и как умели.
Сейчас, гуляя, про лежачую, кричащую "помогите" старуху они не вспоминали. Ни Печенкин не вспоминал, ни Алина. Один раз только вспомнили. Вместе, но каждый сам по себе, независимо. И вспомнили они, как кто-то, пытаясь ее унять, четко сказал: "Спасти можно тонущего! А умирающего на девяностом году жизни - спасти нельзя. Потому что от смерти спасти нельзя!".
– Как хорошо, что у нас есть отдельная квартира для любви, - сказала Алина Печенкину.
– Несмотря ни на что!
– сказал Печенкин, и они ощутили счастье, переходящее в истерику.
– Зайдем куда-нибудь, - сказал от счастья Печенкин.
– Зайдем, - сказала Алина.
Они зашли в кафе "У Кафки". Сели за столик в углу. Подошла официантка. Лицо - как у "Девушки с веслом". На огромной круглой груди огромный круглый значок с надписью "Хочешь? Спроси у меня - как!". "Да, - подумал Печенкин, у нее есть чем стать на защиту нашей родины". Подумал и сказал:
– Кофе. Два!
– официантка взглянула на сидящего Печенкина сверху, через грудь.
– Двойных, - сказал Печенкин.
Официантка ушла, а Алина сказала:
– Аппетит у меня что-то ухудшился. Борщ ем, только когда голодная. А так - нет.
Потом они долго и не торопясь пили кофе. Наблюдали, как он остывал, и ни о чем не говорили. Хотя и думали. "Бессмысленное времяпрепровождение, думали они, - бывает иногда настолько приятным, что обретает глубокий смысл и, значит, становится полезным".