Возвращение живых мертвецов
Шрифт:
Васик качнул головой и, стрельнув недокуренной сигаретой в сторону, сел за руль.
Несколько минут мы ехали в полном молчании. Я слышала, как дребезжала разбитая задняя дверца с левой стороны.
– Слушай, – спросил вдруг Васик, – а если вас с Дашей не было здесь… Где вы были?
– Не знаю, – честно сказала я.
– Наверное, на Кавказе, – сказала Даша, – пейзаж больно характерный.
– Дела-а… – протянул Васик, – ничего не понимаю…
Двое оживленно разговаривали в несущемся по проезжей части джипе с помятым передним бампером.
–
– Вот и я говорю! – поддержал его огромный детина водитель неожиданно тонким для своей чудовищной комплекции голосом. – У меня чуть прямая кишка не выпала от страха, когда я увидел, что тачка исчезла…
– Растворилась в воздухе! – подтвердил Гиви, помотав голой головой. – А потом опять появилась!
– Вы меня знаете! – верещал водитель. – Я на любую разборку пойду без страха, я на мокруху пойду без страха – как настоящий мужчина… Но такие фокусы меня выводят из себя… Не-ет… Не надо было с ними стрелку забивать.
– Теперь ехать придется, – вздохнул Гиви, – за базар надо отвечать. Если не поедем на стрелу, нас уважать перестанут… Я вот что думаю! – заговорил он быстрее. – Как поедем на стрелку – надо будет взять братвы – человек двадцать – и распихать их по сиденьям на стадионе. Каждому дать по гранатомету. Как только тот волосатый на своей тачане появится – пусть каждый по разу выстрелит… И все. И тогда эта странная тачка исчезнет навсегда. И больше никогда не появится… Правильно, я говорю, Армен.
Молчавший на заднем сиденье Армен, поправил на голову свою высокую папаху и медленно выговорил:
– Нет, Гиви, не правильно…
– Почему? – недоуменно спросил Гиви.
– Потому что так мочить – без базара – только беспредельщики могут. А мы разве беспредельщики?
– Нет, – ответил Гиви, – но все же…
– Мы пол-Москвы держим, – не дав ему продолжить, снова заговорил Армен, – и если мы не будем соблюдать законы, что тогда начнется? Весь этот поганый город через неделю взлетит на воздух. Каждая вшивая тварь, которая волыну в кармане таскает, каждый паршивый шакал будет думать, что ему можно все и что законы соблюдать не нужно…
– Да нет, Армен, – не унимался бритоголовый Гиви, – я к тому говорю, что…
– Не спеши, – снова перебил его Армен, – с гранатометами-то мы всегда успеем… А вот нам бы узнать, кто они такие на самом деле. И как научились таким фокусам. А если и нам можно будет научиться?
Гиви минуту молчал, а потом оглушительно расхохотался.
– А-а! Правильно говоришь, Армен! Умнее тебя еще не было джигита! Да! Да! Надо волосатого за горло взять и тряхнуть посильнее! Он все и расскажет. А когда мы научимся быть невидимками… Ух!!!
Не находя слов для выражения своих чувств, Гиви потряс в воздухе кулаком – размером с средних размеров арбуз.
– Да, – просто сказал Армен и снова замолчал.
Гиви снова завел разговор с водителем, который принялся доказывать ему, что вариант с гранатометами не так уж плох, и что лучше было бы все непонятное и потенциально опасное уничтожать не глядя. Не рисковать, так сказать.
А Армен думал о том самом недавнем разговоре со Славиком.
«Может быть, – размышлял он, – эти странные люди как-то связаны с тем Захаром, которого так опасается Славик? Колдовство… Колдовства не бывает, но я же своими глазами видел, что… Сказать Захару об этом случае? Н-нет, не стоит… И пацанам закажу, чтобы ни слова никому. Сам разберусь – и если правда можно таким фокусам научиться, тогда… совсем другой разговор будет».
Тут мысли Армена приняли совершенно другое направление. Он думал о том, что совсем неплохо было бы пригласить в Москву всех своих родственников, которые еще не успели переехать в столицу, и родственников своих родственников, и родственников родственников своих родственников, и…
«А Славик… – подумал Армен, – что Славик. Он человек в законе, но если я и мои ребята сможем превращаться в невидимок, как эти вот… Тогда для нас законы перестанут существовать… Эхе-хе… Любые законы хороши только тогда, когда не имеешь возможности диктовать свои… Завтра утром на заброшенном стадионе… А ребят с гранатометами надо поставить – на всякий случай. Если что – ба-бах и дело с концом. Место там глухое…»
Петр Иванович очнулся и понял, что абсолютно ничего не помнит из того, что было накануне.
«Нажрался я, что ли? – удивленно подумал он. – Да вроде уже прошло то время, когда я так напивался, чтоб ничего не помнить… Ага, помню с Витькой поехали куда-то… Куда мы с ним поехали… Ни хрена не помню. А где это я, кстати, нахожусь?»
Перед глазами Петра Иванович из полумрака выплыл низкий потолок – белый, сплошь покрытый змеящимися трещинами.
«Явно не дома, – подумал Петр Иванович, – может, в вытрезвителе? Да их отменили уже несколько лет назад. Нет, что-то здесь не так. Надо встать и осмотреться…»
Петр Иванович попытался встать, но не смог.
– Что это еще за новости? – хотел грозно рявкнуть он, но не смог даже пошевелить языком.
У него не получилось даже повернуть голову, чтобы лучше рассмотреть комнату, где он находится; более того – Петр Иванович вдруг понял, что он совершенно не чувствует своего тела.
«Это сон, – почти теряя сознание от ужаса, подумал Петр Иванович, – просто сон. Закрою глаза. Потом открою их – и все пройдет… Я окажусь дома в своей кровати – рядом с любимой Риммой Михайловной, чтоб она сдохла…»
Но веки не слушались Петра Ивановича – перед его глазами стоял белым потолок, переплетенный змеями трещин.
«Что же это такое… – катились в голове Петра Ивановича коротенькие и легкие, как высушенные горошины, мысли, – что со мной? Почему я не такой, как всегда. Почему я не чувствую своего тела… А, может быть, никакого тела у меня уже нет! – вдруг толкнулась одна из горошин в воспаленный мозг Петра Ивановича, – ничего нет – ни рук, ни ног, ни туловища… Только голова… Нет, головы тоже нет – я и говорить не могу и глаза закрыть не могу… А чем же я тогда думаю… И, если я вижу, значит у меня есть глаза?»