Возвращение
Шрифт:
На прощанье Алик и тетя Даша присели по русскому обычаю, помолчали минутку. В дверях тетя Даша его перекрестила.
Такси Алик не нашел и решил еще разок прокатиться в метро, спешки никакой… В длинном подземном переходе от «Площади Революции» к «Театральной» интеллигентного вида старик играл на скрипке. Одет бедно, под воротничком рубашки – сохранившаяся от лучших времен черная бабочка. У ног – шляпа, донышком кверху. Лицо у старика печальное, глаза полузакрыты. Музыка льется изящно, задумчиво. Вроде бы, Шуберт? Яшка, тот сразу определил бы… От «Театральной» Алик доехал до «Речного вокзала». Оттуда на автобусе покатил по Ленинградскому шоссе в аэропорт. Вот уже показался впереди
Алик успел к началу регистрации. Свободное место для него нашлось – возле иллюминатора, как он любил. Алик засовывал в карман посадочный талон, когда Яшкина рука хлопнула его сзади по плечу.
– Старик, видишь, я не опоздал… А выглядишь ты сегодня прекрасно. Глаза блестят, на лице улыбка.
– Так и должен выглядеть человек, которому еще раз подарили жизнь… Это твой? – Алик кивнул на здоровенного парня с бритой головой. Чтобы не мешать их разговору, тот топтался шагах в трех за спиной Яшки, бросал исподлобья быстрые взгляды вокруг.
– Мой.
– А как же «мерседес»? – изобразил испуг Алик. – Вдруг там сейчас под днище бомбу цепляют?
– Не боись… По указанию шефа, мне охрану удвоили. Второй в машине сидит. Только приехал я сегодня на джипе – «мерседес» пока на Петровке. Думаю, завтра отдадут. Байков договорился.
Яшка был, как всегда, весел, оживлен. Синяк на лбу – после вчерашнего удара рукояткой пистолета – густо припудрен. Они отошли в сторону.
– Слушай, Яшка, ведь мы друзья с детства. Поговорим, наконец, честно, без увиливаний. На кой черт тебе эта грязь и кровь, эти криминальные игры? Минувшей ночью повезло, а в следующий раз и без головы остаться можешь… Деньжата, полагаю, у тебя кой-какие есть. Не лучше ли прикрыть лавочку и податься в места поспокойнее? В Израиле, например, ты сразу получил бы гражданство.
– Думал я об этом. Очень даже серьезно. И в Израиль приезжал, посмотрел, прикинул… Понимаешь, жизнь там тоже непростая, а главное, чужая. Желаю Израилю самого доброго. Только не мое все там. Да и был бы я там, если честно, гражданином второго сорта.
– Это почему?
– Четвертушка крови – нечистая. Бабка моя по матери была из оренбургских казачек. Представляешь?.. И у Иосифа Виссарионовича, и у Адольфа Алоизовича мое еврейское нутро сомнений не вызвало бы – со всеми вытекающими последствиями. А вот для ортодоксальных израильских святош я – чужак. Недавно по той же причине – недостаточной чистоты крови – они отказались хоронить на еврейском кладбище убитого в бою молоденького солдатика, эмигранта из России. Причем некоторые из таких святош сами от службы в армии уклоняются – мол, служба эта отвлекает от молитв… Вчера в ресторане уже признался тебе – русская у меня душа. Тут мне и жить.
Яшка достал из кармана пачку сигарет, протянул Алику. Тот помотал головой.
– Завязал.
– Чего, чего?..
– Бросил я курить. И тебе очень советую. От курения рак легкого бывает.
– И что за метаморфоза с тобой произошла? Вчера и позавчера с мрачным видом дымил без остановки. А сегодня лучезарно распространяешься о вреде табака. Рак, конечно, дело серьезное. Да, авось, пронесет? «Авось»… Хорошее словечко. Наше. Где-то, кажется, я читал, что в русском языке все слова на букву «а» – заимствованные из других языков. За исключением «авось» и «абы».
Яшка захохотал. Потом принял серьезный вид.
– Давай, старик, лучше поговорим напоследок о деле. В Нью-Йорке уже несколько лет наш банк имеет представительство. А теперь серьезные контакты завязываются в Калифорнии. Там нам тоже пора открывать свой офис. Вот я и рассказал
– Заманчивое предложение… Но хотелось бы прежде уточнить свои рабочие обязанности. Значит, во-первых, открыть в Штатах фиктивную компанию. Так?.. Оформлять на нее продажу сырья, которое вывозят из России завязанные на ваш банк предприятия. И показывать в документах предельно низкую цену. Так?.. Потом от лица этой компании продавать сырье уже по рыночной цене реальным американским покупателям. А разницу между второй ценой и первой переводить на зарубежные счета руководителей вашего банка или подставных лиц. В общих чертах я правильно понимаю свои функции, так?
– Опять ты утрируешь… Конечно, какую-то сумму каждый серьезный бизнесмен держит на своем личном счету – на всякий случай. У ручья стоять да воды не напиться? Но основные деньги наш банк непременно возвращает в Россию, вкладывает в ее экономику. Ты не сравнивай нас с коррумпированными чиновниками и политиками – те, действительно, стараются все наворованное припрятать на Западе. Тогда как бизнесмены…
– Яшка, друг мой давний, уж извини – не хочу впутываться в ваши игры. Живи я сейчас в Москве, не удержался бы, наверное. Каждому кусочка хлеба с маслом хочется. Но, к счастью, благодаря твоему мудрому совету свалил я девять лет назад за бугор. Ничем России-матушке в трудную пору помочь не могу, так хоть вредить не буду… Слушай, где-то тут я телефон-автомат видел.
– Позвонить хочешь?.. У меня в машине мобильник лежит. Пошли, посадку объявят минут через двадцать, время есть.
Они спустились на первый этаж. Там было, как всегда, многолюдно. Возле перегородки, из-за которой вытекал медленный ручеек тех, кто прилетел, толпились встречающие. Чуть в стороне прохаживались таксисты и частники, высматривая денежных пассажиров, чтобы везти в город. В одном из кресел у стены, привалив к ней голову, спал какой-то мужик. Одет не по сезону – в грязный ватник; из-под видавшей виды кепки выбиваются космы седых волос; рот полуоткрыт – передних зубов нету. Что-то в его лице показалось Алику знакомым. Он замедлил шаг. Неужто это…
– Яшка, посмотри туда, – Алик остановился, кивнул. – Не узнаешь?
Яшка подошел ближе, вгляделся, сказал задумчиво:
– Да ведь это, вроде, Ванька Белов. Постарел-то как, поизносился – едва узнаешь… Вон смотри, на правой руке наколка – якорек. Когда вы во дворе дрались и он вдарил тебя по лбу ключом, зажатым в кулаке, мне этот якорек в память запал… Эй, продери глаза, друзья детства пришли!
От Ваньки исходил запах давно не мытого тела, перемешанный с водочным перегаром. Яшка потряс его за плечо – раз, другой. Наконец, один глаз, с капелькой желтого гноя в уголке, приоткрылся, с ненавистью уставился на Яшку.
– Отвали, гад, – и веко опять бессильно наползло на глаз.
– Нет, сегодня установить с ним контакт не легче, чем с внеземной цивилизацией, – вздохнул Яшка.
– Надо бы что-то сделать для него. В одном дворе росли… Постой, я ведь рублей наменял да не все потратил, – вспомнил Алик. – Не везти же их теперь в Сан-Франциско.
Он вытащил из брюк мятую пачку «деревянных», быстро сунул их в карман ватника. «Эх, не сообразил, – подумал он, – в переходе между `Театральной' и `Площадью революции' тому старику со скрипочкой тоже надо было в шляпу подбросить…» На морщинистом лице спящего Ваньки черными точками проступали сальные поры. Что он делает в Шереметьево-2, прилетел, улетает? Вряд ли. Может, просто заснул по пьянке в случайном автобусе – на конечной остановке, в аэропорту, вытолкал водитель алкаша… Прощай, Ванька, мальчик из детства…